Демонстрируем служителю закона паспорта, не переодеваемся в цивильную одежду и испуганно жмемся друг другу в служебном автомобиле, катящемся по трассе с черепашьей скоростью. И, если маме удается созвониться со знакомым юристом и что-то обсудить до того, как у нее заберут телефон, то мне остается только жалеть, что я не успела ни о чем предупредить Матвея. Потому что мой мобильник сейчас валяется между складок одеяла полностью разряженный.
– На все говори, что имеешь право не свидетельствовать против себя и своих близких. Поняла?
Задушенным шепотом-шорохом инструктирует меня мама прежде, чем машина тормозит рядом с отделом полиции, после чего я теряю связь с реальностью. Происходящее несется навстречу подобно груженому товарняку и очень напоминает лишенное логики, здравого смысла и красок пятно.
Хмурый дежурный в вестибюле. Узкие обшарпанные коридоры. Крохотный душный кабинет, где я рассеянно жду своей очереди. Безбожно затянувшийся допрос, в ходе которого мне приходится по сто раз повторять одно и то же.
«Баринова Александра Кирилловна».
«Двадцать один год».
«Я не знаю».
«Я не буду свидетельствовать против себя и своих близких».
«Мне ничего неизвестно об этом».
Когда от моего терпения остаются жалкие крохи, а язык пухнет от однообразных предложений, худощавый следователь с острым носом все-таки протягивает мне выстраданный протокол. После долгого чтения получает необходимые подписи и обещает вызвать меня еще не один раз, если возникнет такая необходимость. Я же покидаю его клетушку, чувствуя себя, как прокрученный раз двадцать сквозь мясорубку несчастный лимон.
– Сергея Федоровича обвиняют в мошенничестве. Дело завели.
Вывалив на Мота сокрушительные новости, я утыкаюсь носом ему в шею и часто-часто дышу, пока он трепетно водит пальцами по моему позвоночнику. Постепенно отхожу от все еще гуляющего в крови ужаса и придвигаюсь к сводному брату ближе, надеясь восполнить недостающее тепло от его горячего тела.
До сих пор дрожу. Но уже не так интенсивно. Потому что у ребят в мастерской нашелся запасной комплект одежды Матвея. И теперь я сижу на том самом продавленном диване в безразмерной мужской толстовке ярко-красного цвета и старательно подкатываю брючины длиннющих спортивных штанов, в которых я утонула.
– А Вера Викторовна сейчас где?
– Посадила меня на такси, а сама поехала домой. Ждать Сергея Федоровича. Пытать знакомого юриста.
Дергать за ниточки, кому можно дать взятку.
На этом я решаю банально абстрагироваться и от осточертевших следователей, и от сидящих в печенках проблем, и от достигшей апогея семейной драмы. Истратив все мыслимые и немыслимые резервы, я устало замолкаю, устраивая голову у Матвея на груди. Млею от проникающего в каждую клеточку жара и стремительно уплываю в сон, сквозь дрему слыша немного грубоватое, но все же пропитанное щемящей нежностью.
– Я сегодня в аду побывал. Никуда тебя больше одну не отпущу.
Эпилог
Саша, спустя два года и несколько месяцев
– Мы на следующей неделе заскочим в гости, мам, хорошо?
Обмакнув хрустящий соленый огурец в чуть подтаявшее ванильное мороженое, я с удовольствием отправляю это странное лакомство в рот и блаженно щурюсь.