Безумие стали

На звон колокола из ворот вышел монах, одетый в просторный халат серого цвета – в складках и рукавах такого одеяния могло поместиться много полезных вещей, начиная от метательных звездочек и кончая составным луком. Насколько знал Свен, рамины предпочитали не сближаться с противником и, если не помогали уговоры, то в дело вступали стрелы. На голове монах носил квадратную шапочку с вышитой бисером открытой ладонью – знаком Лазь. Блюдя вежество, эрл спрыгнул с коня и кивнул настоятелю.

– Приветствую тебя, достопочтенный.

– Прибыль твоему роду, хранитель моря. Что привело тебя к обители Лазь?

– У вас может скрываться беглый преступник, – прямо сказал Свен. – Он брит наголо, легко одет и напуган.

– В чем провинился названный тобой человек?

– Он дезертировал из моей дружины, отринул присягу, запятнал честь горца и пытался убить моего вассала! – влез Хавор.

– Это серьезные обвинения, хранитель гор, – согласился рамин. – Но, возможно, у несчастного были на то веские причины?

– Мне плевать на его причины! – взорвался Драко. – Если я не поставлю эту сволочь перед лицом цвиргов, то больше не увижу дочь!

– В тебе говорит гнев, благородный эрл, – потупился монах.

– Погоди, – остановил Свен взбешенного друга и прошел с раминым в арку ворот. – Правильно ли я понял, что названный мной человек здесь?

– Да, вы пришли в нужное место. Этот несчастный попросил у нас убежища и защиты от убийц, идущих по его следу.

– Он солгал, достопочтенный. Мы не собираемся лишать его жизни, а хотим подвергнуть справедливому суду, залогом тому слово Стража Моря. Я прекрасно знаю, что моя власть заканчивается за этими воротами, но и ты, настоятель, знаешь мои возможности. Рамины не должны укрывать преступников.

– О, у меня нет причин сомневаться в словах благородного эрла. Мы чтим честность и мое сердце полнится болью от давнего случая, когда хранитель моря не поверил скромному последователю Лазь.

– О чем это ты? – спросил Свен.

– Две зимы назад верфи Золотой Гавани повысили плату за ремонт наших галер. Гильдия корабельщиков объяснила это тем, что суда Кабистана дольше находятся в плавании и поэтому требует большей затраты древесины и времени на починку. Теперь нам приходится на свой страх и риск тянуть до родного берега и соглашаться на местный ремонт только в исключительных случаях.

– Что же вас не устраивает?

– Как что? Такое положение дел препятствует нормальной торговле, валезийские суда получают преимущество, хотя путешествуют по морям абсолютно столько же, сколько и наши, если не больше. Мы встречались тогда с благородным эрлом, но он не внял нашим доводам.

– Хм, что-то такое я припоминаю. Действительно, если внимательнее рассмотреть этот вопрос, то становится понятно, что наши купцы вряд ли бороздят моря меньше, чем ваши, так что причина повышения платы за кренгование мне кажется надуманной. Что ж, полагаю, я смогу образумить Гильдию корабельщиков.

– Я рад, что хранителю моря открылась истина. Мне также совершенно ясно, что названный тобой человек лукавит и старается уйти от справедливого возмездия. Пойдемте, я провожу вас к нему.

Исчерпавший все запасы терпения Хавор бросился внутрь храма, как голодный лев к добыче, лишь только Свен подал ему знак. Следом шли Ант Парк и двое дружинников. Настоятель провел гостей через проход в стене, по бокам мелькали узкие бойницы, навстречу попадались рамины – все как один в серых халатах и черных шапочках. Коридор вывел к дверям келий, монах распахнул предпоследнюю и вошел первым, подняв над головой факел. Свен увидел внутри человека, сидящего на топчане – лысину и щеки мужчины покрывали засохшие порезы. Он вскочил, с ужасом глядя на вошедших, и заметался по комнате испуганным зверьком, крича что-то невнятное. Хавор коротким ударом опрокинул беглеца, горец застыл в углу, дрожа и поскуливая. Блики от факела гуляли по стенам, мужчины молчали. Понемногу страх в глазах сменился узнаванием, Дарин сполз со скамьи и пополз на коленях к бывшему господину.

– Эрл Драко, это вы? Одр Всемогущий, как я вам рад!

Эния.

Инистый великан ворочался в капкане собственного тела. Тепло факела послужило той искрой, что вдохнула в него жизнь, но как тяжело очнуться от векового сна! Освещая зал, синее пламя напитывало бугрящиеся мускулами руки, широкую грудь, колоды-ноги; осыпались шелухой снежные хлопья, обнажая блестящую кожу. Многочисленные глаза исполина вспыхивали красным, их взгляд, казалось, прожигал Энию насквозь. Она уже поняла, что совершила непоправимую ошибку, но боялась пошевелиться перед ожившим чудищем и сильнее всего желала превратиться в мельчайшую снежинку, чтобы затеряться в круговерти себе подобных.