Безумная Бриджит (СИ)

Поэтесса закатывала глаза, изгибалась, не боясь грохнуться с табурета, драматически заламывала руки, словно карикатурный Пьеро на пике поэтической экзальтации. Аттракцион собрал множество зрителей, которые подзадоривали артистку аплодисментами и выкриками: "Браво! Браво! Бис! Давай ещё!" Городская сумасшедшая, не чуя подвоха, бурно фонтанировала виршами, в которых, конечно фигурировали изжульканные многими поколениями рифмы: слёзы-берёзы, розы-морозы, солнце-оконце, кровь-любовь и другие признаки поэтической беспомощности.

- Глянь-глянь, у тётеньки в День пограничника пограничное состояние приключилось... хотя это, наверное, наш общий неутешительный диагноз, - печально констатировала Таня.

- Слушай, это ж Пороськова!!! - опешила Злата, - пошли скорей отсюда, а то не дай Бог нас заметит!

Злата потащила Таню прочь от эпицентра опасности. Но оказалось слишком поздно - они были обнаружены. Ира Пороськова внезапно прервала своё выступление на самой высокой ноте и кинулась с табурета, как тигрица наперерез добыче.

Раскидывая зевак, она с размаху рухнула на колени перед остолбеневшей Таней, не заботясь о чистоте асфальта и судьбе тюлевой юбки. Воздев руки к высоким небесам трагическая примадонна сегодняшнего празднества возопила, обращаясь одновременно к окружающему ареопагу*, (Ареопаг* с др. греческого - судилище, собрание, высший судебный орган в древних Афинах) а, заодно и к Аполлону, взирающему на её высокое искусство с Парнаса:

- Это же она!!! ОНА!!! Посмотрите на неё! Она же - ПОЭТЭССА!!!

Выкрикивая сей жуткий приговор, мадам Пороськова пыталась поймать Танины руки дабы покрыть яростными поцелуями. Таня с расширенными от ужаса глазами выдёргивала руки из цепких лап психопатки и только разевала рот, изо всех сил пытаясь кричать, но крика почему-то не получалось. Злата рванула омертвевшую подругу и потащила прочь, как волчица-добытчица парализованного смертным страхом ягнёнка. Во след убегающим с поля брани дезертирам ещё долго словно расстрельный приговор неслось: "Поэтесса! Поэтесса!"

Финал поэмы...

После эпизода с бегством от произвола городской сумасшедшей, который, конечно, по прошествии стольких лет, кажется теперь совершенно невинным и даже забавным, в Таниной жизни произошло множество разных маленьких и больших событий. Многотрудная, но стремительная карьера редактора в крупном столичном издательстве. Неожиданное материнство и воспитание капризных мальчиков-близнецов. Стремительное замужество с изнуряющим разводом.

После продолжительного отсутствия в отчем доме пришлось Тане, ныне главному и очень ответственному редактору, вырваться из липких пут служебных обязанностей и навестить малую родину по весьма огорчительной причине. Старенькая мама слегла и тихо угасала. Врачи только разводили руками: "Ну, что вы хотите... Возраст..." А по тому, как они стыдливо отводили глаза в сторону, когда Таня пыталась всучить "скромную благодарность", можно было сделать чёткий вывод - дела совсем плохи. Однако сколько будет длиться это страшное безвременье: день, неделю, месяц, год (?) сказать определённо не мог никто.

Тане нужно было как-то срочно решать вопрос, ведь дела ждать не будут. Она провела у постели матери все нерастраченные за несколько лет рабочей гонки отпуска, временной лимит был полностью исчерпан. Начальство зверело, исполнители наглели, дети, оставшись накануне сдачи диплома без материнского пригляда проявляли искреннюю беспечность, что грозило неминуемым крахом... а о том, что творилось в квартире в отсутствие хозяйки, вообще можно было только догадываться. Перевозить мать после тяжёлого инсульта к себе - просто безумие. Оставался только один выход - найти надёжную сиделку "с проживанием".

Однако про "надёжных" пришлось забыть сразу после первого же знакомства с несколькими претендентками. Практически все они являли собой ярко-выраженных алкогольно-зависимых особ, что лишь искали место ночёвки. Попалась и одна весьма экзальтированная - актриса "временно на пенсии", которая стала выдвигать странные условия. Например, в качестве аванса потребовала рыжий парик из натуральных волос, а так же предупредила, что отказывается мыть и переворачивать больную, как и вставать к ней по ночам.

Так что Таня уже была согласна на любую условно-вменяемую женщину, лишь бы та обеспечила умирающей маме посильный уход. В этот момент отчаяния и постучалась в Танину дверь сутулая серая старушка в монашеском платке, длиннополом сером одеянии, с котомкой за спиной, словно кроткая богомолка, сошедшая со страниц классической литературы. Говорила она тихим дрожащим голосом, не окрашенным какими-либо эмоциями. В движениях была нетороплива и даже слегка заторможена. Такой вывод Таня сделала, когда наблюдала, что гостья долго настраивается, перед тем, как сделать шаг или переступить порог.

Ещё больше удивило то, что сняв с головы многослойный покров, она оказалась бритой наголо. Однако, несмотря на уставшее измождённое лицо, женщина была не такой уж ветхой старицей, какой показалась на первый взгляд.