Безумная одержимость (ЛП)

Эта битва закончилась еще до того, как началась.

Встав на ноги, я сократила расстояние между нами. Устроившись между его ног, я посмотрела на него сверху вниз, но не почувствовала, что у меня имеется преимущество.

— Спасибо, что полетел со мной сегодня.

Его руки скользнули вверх по моим бедрам, притягивая меня ближе, чтобы оседлать его. При этом контакте у меня вырвался вздох одобрения.

Прижавшись лицом к моей шее, он сказал:

— Ты можешь отблагодарить меня, позволив трахнуть тебя по-миссионерски.

Ох, Боже.

— Это ведь твоя любимая поза, malyshka? (прим.пер: Малышка)

Он укусил меня за ухо, и я застонала. Его губы скользнули вниз по моему горлу.

— Ты, наверное, хочешь, чтобы я целовал тебя, пока трахаю.

Да.

Он схватил мою руку и прижал ее к своей эрекции. Моя кровь горела, когда он поцеловал меня в шею, и я потерлась о его длину через брюки.

— Сними платье.

Мое платье расстегнулось и опустилось до талии, прежде чем я поняла, что он сделал. Отстранившись, я уставилась на него.

— Ты отвлекал меня.

Он усмехнулся. И это был такой глубокий, сексуальный звук, что я даже не могла сдержать гнев.

— Прекрасно. — он провел рукой по подбородку и положил руки на спинку дивана. — Займись этим, Джианна.

Сглотнув, я вдруг почувствовала, что собираюсь начать гораздо большее предприятие, чем просто снять мужскую рубашку. Я начала с самого низа и понятия не имела, что буду выпускать шедевр с каждой пуговицей. Немного грубоватый, если не завораживающий шедевр.

Его торс был покрыт черно-белыми татуировками, от Мадонны с младенцем на животе до Кинжала, проходящего через ключицу от плеча до плеча. Крест на одной груди и роза на другой. Куполообразная церковь с его стороны. Маяк на правой руке.

Именно наручники на одном из его запястий и привели его домой.

Он сидел в тюрьме.

В Русской тюрьме.

Я проследила за долларовыми купюрами на его плече и подумала, знал ли он, делая эту татуировку, что окажется здесь, на высоте тридцати одной тысячи футов, на правительственном самолете Соединенных Штатов.

Его пресс напрягся, когда я провела рукой по нему.

— Ты расскажешь мне, что они означают? — спросила я.

— Нет.

Ответ был твердым.

Я провела пальцами по нему, зная, что эти символы иногда означают, что их обладатель совершил ужасные вещи, чтобы заслужить их, но почему-то я все еще была очарована каждым из них. Возможно, потому, что уже знала, что он далеко не мальчик из хора.

— Скажи мне, что они значат.

— Нет.

Я не могла перестать прикасаться к нему. Не только потому, что он был самым сексуальным мужчиной, которого я когда-либо видела, но и потому, что он был самым обворожительным. Хладнокровным профессионалом снаружи и грязным преступником под поверхностью.

Я обхватила рукой татуировку наручников на его запястье.

— Вот эта. Расскажи мне, что она значит, и тогда я позволю тебе сделать со мной всё, что ты захочешь.

— Всё — сильное слово.

То, как он это сказал, слегка угрожающе, заставило меня вздрогнуть.

— Я в курсе.

— Я потакаю тебе, но только потому, что у нас осталось два часа полета, и я предпочел бы провести их, трахая тебя. Не потому, что я открываюсь тебе. Поняла?

Мудак.

Я вздохнула.

— А я-то думала, что все ближе и ближе подползаю к предложению.

— Она символизирует тюремное заключение сроком на пять лет.

Пять лет?

У меня было так много вопросов, но я держала их при себе. Я знала, что если много буду говорить о том, чем он поделился со мной, это только укрепит его решимость не рассказывать мне больше.

Я быстро прикинула в уме математическую задачу. Я знала этого мужчину восемь лет. Должно быть, ему потребовались года, чтобы создать себе репутацию, достаточно значительную, чтобы занять то положение, которое он занимал сейчас. Сколько ему было, тридцать три? Должно быть, он был молод, когда попал в тюрьму. Возможно, в раннем подростковом возрасте?

Боже, Россия была варварской.

Я провела пальцем по его щеке, с ужасом думая о том, через что он прошел в тюрьме с такой внешностью. Он вновь прочитал мои мысли.

Он схватил мое запястье в тиски, его голос был резким.

— Мне не нужна твоя жалость. В тюрьме я держал себя в руках. В четырнадцать лет я уже был крупнее большинства мужчин. Не говоря уже о том, что холоднее, благодаря...

Он оборвал себя.

Благодаря кому?

Мое внимание на чем-то зацепилось. Я опустила взгляд на его хватку, на резинку на запястье.

— Что это...?

Я замолчала, поняв, что это было. И только потому, что с тех пор, как я себя помню, я пользовалась одной и той же широкой черной резинкой. Мое сердце забилось сильнее, когда я вспомнила, как три года назад, лежала голая в его постели, а он положил в карман эту резинку для волос.

Неожиданность поразила меня так сильно, что я перешла в наступление.

— Она моя.

Обвинила я, будто это было что-то важное, что он украл у меня. Я потянулась к ней, будто хотела забрать обратно, но он остановил меня, схватив за запястье.

— Теперь моя.

Он хранил ее — носил — три года? Я не могла понять, было ли это немного тревожно или... горячо.