Безумная тоска

Он говорил о ней в среднем роде. Это. И лицо у него было такое… как его описать? Тупое? Она закрыла глаз.

– Тебе стоит это попробовать, – сказала она очень тихо.

Кит оказался слева, Сьюзен – справа. «Чувствуете, да?» – сказала она, и они ответили: «Да», – тепло камней, прохлада ветра. Каким-то образом ее занесло, в самом глубоком смысле этого слова, в комнату Сьюзен в Барнарде. Она опять курила косяк и почти сразу же – она даже не могла вспомнить, сколько прошло времени, да и могло ли все кончиться иначе, – оказалась в постели, раскинув ноги, мокрая, как никогда, Кит лежал слева, Сьюзен – справа, они целовали и трогали ее, и Сьюзен говорила: «Просто закрой глаза». Закрой глаза, как там, на террасе.

Просто закрой глаза. Синий и оранжевый, пламя внизу и вверху. Потом она заснула, все заснули, но возбуждение не покидало ее, и она просыпалась, чувствуя влагу во рту – струйка слюны стекала из уголка, но терпимо, ее лицо было рядом с грудной клеткой Сьюзен, и Кит лежал с другой стороны. Она опять уснула и, когда проснулась вновь, почувствовала, как чьи-то губы целуют ее тело, несколько жадно, неприятно, ощутила касание рук, и ей снился Марк, ее брат, каким-то образом они вновь были вместе. О боже, так это Марк ее лапал и целовал, но она была счастлива, что они наконец вместе, и это совершенно естественно, она хотела этого, это было неприятно, но ей было хорошо… затем она стряхнула остатки сна, и все было таким реальным – это правда? Да, все было так, но – бог мой, Марк ли это? Она вскрикнула. Закричала во весь голос. Момент очищения.

Это обескуражило тощего Кита, хотя она и говорила, что он ни в чем не виноват.

– Я видела плохой сон. Просто ужасный.

– Что тебе снилось? – спросила Сьюзен. Она сидела с открытой грудью, спутанными волосами, закутавшись в простыню до талии. Анна слегка качнула головой, отмахнулась. Сьюзен плюхнулась обратно в кровать, потянулась к бойфренду. Анна встала и оделась.

Джордж в редакции, работает над материалом, главред Ричард склонился над ним – полчетвертого, они задерживали выпуск, печать, все просрали, и это обойдется в целую кучу денег, – наконец Ричард сказал:

– Напечатаем личные проблемы и преисполненный домыслов. Не будем вдаваться в подробности.

– Почему всегда преисполненный домыслов, а не кишащий домыслами? Почему не изобилующий домыслами? Насыщенный домыслами. Испещренный, усеянный лихорадочными домыслами?

– Бля, да мне похуй, – сказал Ричард. Он трудился над своим сливочным рожком, облизывая его тающие бока, чтобы сдержать неумолимое падение зеленых капель, подчинявшихся гравитации. Мята с шоколадной крошкой. Нью-Йорк: мороженое круглосуточно.

– Давай пиши быстрее, раз уж пишешь, – добавил он. – Печать задерживается, mucho dinero[44]. Эту часть пиши как хочешь. Потом заменю на преисполненный домыслов, и тогда, как сказал один мужик, все будет хорошо, и все, что бы то ни было, будет хорошо[45].

– Это был не мужи-и-ик, – не поднимая глаз, пропел Луис из-за своего стола. – Это была женщинааа, Юлиана Норвичская-а-а…

Но на него никто не обратил внимания.

Утром, когда Анна вернулась, дверь Джорджа была незаперта, было около половины девятого. Скоро ей нужно было отправляться на работу, а чувство было такое, будто она вот-вот сорвется со скалы. Джордж сидел за столом, его стул был повернут к двери. На коленях лежало испачканное подводкой полотенце. Он выглядел совершенно разбитым.

– Где ты была?

– Шла в редакцию, встретила Сьюзен по дороге.

Она уже ступила на скользкую дорожку: камни под ногами были покрыты грязью. Эта картина, как обычно, напомнила ей рассказ отца об отступлении в Корее, зимой грузовики с пехотой срываются с горной дороги, падают вниз с высоты двух или трех тысяч футов, никто не знает, насколько далеко в горах это случается. Ни одной семье не сообщали, что их мальчик умер во время панического отступления, когда грузовик, в котором он ехал, соскользнул в пропасть. Сейчас чувство было примерно таким же: она видела, как скользит все ближе к краю.

Джордж смотрел на нее, ждал продолжения.

– Мы пошли к ней в комнату, накурились, и я уснула.

Пауза.

Он смотрел в стену, теребил полотенце.

– Извини за полотенце.

– Да, что это? – спросил он. Теперь он смотрел на полотенце.

Ее губы уже готовы были сказать, что это подводка для глаз. Что она плакала. Она смотрела на него. Она рассказала бы ему о своем брате, хотела рассказать. Но у него было такой требовательный вид – блядь, блядь, блядь. Значит, не сможет рассказать. Обычно она восхищалась его лицом. А это что? Он выглядел раненым. Озлобленным. Это ее раздражало. Она не была готова к подобным любовным перипетиям. Она даже не подозревала, что не готова, пока не увидела это на его лице. Ей не нужны были эти сентиментальные условности.

– А, отходняк был хреновый.