Безумная тоска

В некоторой степени такой путь был типичным для продукции «Браун и Ко». Корпорация формировала индивидуальные особенности, из них постепенно рождался стиль, почти как у людей. Такова была теология Берка. Из этого происходило то, что он называл культурой. Джордж умалчивал о том, что культурой компании, в сущности, были фантазии Берка о богатых белых коммерсантах двадцатого века, расширенной версии людей, подобных Джорджу, понимавших, как ее создавать. Почему один стул годился, а другой нет. Зачем были нужны рабочие места с библиотечными лампами с зелеными абажурами. У них хотя бы не было картин с охотничьими собаками, оленями и тому подобного. Картины были более постимпрессионистскими. Верхневестсайдская версия масляных собак и лошадей. В этом было нечто сентиментальное, Джордж был не против этого слова, но не использовал его при Берке в отношении светского непринужденного досуга, который Берк считал ядром собственного «я» и собственной компании. Она не сочеталась с загаженными туалетами или арахисовой пастой с медом в тюбике, не совсем, но подобному никогда не позволялось выйти за пределы разумного. Характер компании несколько менялся со временем, мужал, развивался, был зеркалом мира, в нем отражалась история. Все это были слова Берка. Разумеется, и стиль компании менялся с годами, это было необходимо. Необходимо, чтобы выжить в этом мире, чтобы поддерживать к себе интерес; но перемены были контролируемыми, систематическими и всегда, всегда соотносились с истинным, ведомым твердой рукой, крепким характером компании. Так что можно было сказать – это действительно было правдой, – что культура эволюционировала. Но эволюционировала – как упорствовал Берк, хотя Джордж и говорил, что его упорство противоречит очевидному, – эволюционировала в пределах исходных нравственных лекал.

– У нас есть акционеры, – сказал Джордж. – Вот наши нравственные лекала.

– Нет, – возразил Берк. – Нет-нет-нет – акционеры суть дольщики – от слова «доля» – в том, что имеет установленный моральный облик, свод норм, и они знают это или должны знать. Это во всех бумагах, во всех проспектах. Повторяется постоянно. Это часть общей мантры.

Поэтому он так хорошо спал, вставал в пять утра и посещал тренажерный зал. Он верил в то, что «должно быть» действительно так и есть.

– Остерегайся ебучих банкиров, – предупреждал его Джордж. – Фондовых менеджеров. Срать они хотели и на моральный облик, и на нравственные лекала.

Анна нашла сайт знакомств, nerve.com, более продуманный, более ориентированный на секс, нежели прочие. И все-таки, судя по анкетам, по воскресеньям мужчины хотели читать газету, гулять в чертовом парке. Она решила, что каждый, кто постит подобную поебень, достоин смертной казни. Неужели не было ни одного, кто по воскресеньям просто хотел ебаться? Что вообще стало с мужиками?

Она сходила на несколько свиданий в Уильямсберге[124]. Там воочию можно было наблюдать действие денежной машины розничной торговли, там открывались новые рестораны, губительные, как напалм для джунглей. Одному из хипстеров, ее ровеснику, пытавшемуся выглядеть лет на восемь моложе, она сказала следующее:

– Проблема Уильямсберга в том, что с бедняками либо надо быть своего рода солидарным, либо быть их врагом. Они не привидения, не колоритные персонажи, не символы богемной жизни. Они живые люди, у каждого своя жизнь, и объединяет их не обычай, закон и выбор, как иные сообщества, но факт того, что все силы богатого общества брошены против них с предсказуемыми и смертоносными результатами.

Конечно, он стал возражать. Она уже поняла, что он безнадежен.

– Для тебя это как раз колоритные персонажи, – продолжала она. – Или заноза в заднице, в зависимости от того, как сильно от них пахнет мочой, какое у тебя настроение и насколько тот или иной безумен, пьян или назойлив. Ты не один из них, даже если решил, что находишься с ними в одном пространстве, по факту занимаешь их пространство, привносишь в него дороговизну, что будет сопровождать тебя всю жизнь. Они заложники этих улиц, а ты нет.