Безумное благо

В тот момент я не отдавал себе отчета в том, что она произнесла это тоном, которым говорят: дурачок. Я чувствую, как во мне поднимается глухой ропот поражения.

Я прочесал всю квартиру. Что я искал? Мод все забрала с собой. Я наткнулся на старое письмо (18 сентября 1993 года) от одного итальянского друга, который однажды ужинал у нас. Прочитав, я убедился, что речь шла о бывшем любовнике, они переспали во время лыжного уикэнда в Сестриере. [64]Дата меня успокоила: это было до нашей встречи. Не знаю, что на меня нашло. Я вдруг повсюду стал видеть соперников. Мне было слышно, как внизу плачет младенец. Наверное, резались зубки. Родители, чета испанцев, недавно открыли в Париже сеть магазинов одежды. Я так и не подарил им ничего по случаю рождения ребенка. Теперь было поздновато. Я пренебрегал всеми своими обязанностями. Сколько было теперь их Жорди? Три, четыре месяца. Что дарят четырехмесячному ребенку? Уж Мод точно знала бы ответ.

Я чувствовал себя разбитым после слишком долгого сна. Я не хотел, чтобы ревность заполнила мою жизнь до краев. Мне вовсе не улыбалось прослыть придурком. «Да вы его знаете, тот самый, у которого Брукинджер увел подружку. Да-да, писатель, которого никто никогда не видит». Благодарю покорно.

Есть мужики, которым удается оставаться в дружеских отношениях со всеми своими прежними женщинами. Не знаю, что они для этого делают. Я также никогда не понимал, почему большинство мужчин вверяют себя связанными по рукам и ногам женщинам, которые им заведомо не подходят. Хорошо же мне об этом рассуждать. Следовало бы уже примириться. Вскоре этот разрыв будет для меня столь же обыденной вещью, как и размер моих ботинок. Ничего личного, так, статистика. Мод: два года, три месяца и шесть дней.

Давайте-ка начистоту. Вы на какое-то мгновение решили, что я собираюсь объявить вам о своем самоубийстве. В вас промелькнуло сомнение, легчайшие угрызения совести. Да ладно, это вполне свойственно человеку. Да не краснейте вы. В течение нескольких минут вы не слишком собой гордились. Чуть было не позвали Мод. Да, нет же, вам показалось! Я не расстанусь с жизнью из-за какой-то прошмандовки и придурковатого старика-фантазера. Вы же не думаете, что мое имя напишут на уведомлении в черной рамке: «С глубоким прискорбием сообщаем, трали-вали». Я не сделаю вам такого подарка. О, не то чтобы эта идея не приходила вовсе мне в голову. Для пущей точности скажу, что был период, когда я рассматривал такую возможность. Принять анальгетики и, в тот момент, когда синие капсулы начнут действовать (надо только, чтобы снотворное не было слишком сильным), надеть на голову пластиковый пакет. Или же в гараже: задохнуться в «лянче» от угарного газа. Я был близок к этому. Без одной минуты. Но я нашел нечто другое.

С этого места читайте как можно внимательнее. Это как игра в летних журналах. Нужно отыскать кролика, спрятавшегося в ветвях деревьев, следить за деталями, замечать приметы. Не рассчитывайте, что я скажу вам, кто охотник. Не перескакивайте через строки. Вы рискуете пропустить признание. Вы еще не такое узнаете. Чаще всего письма такого рода пишут у себя в голове, как некоторые представляют себе собственные похороны. Я предпочитаю изложить все черным по белому. Так мне самому все кажется яснее. Что будет уничтожено? Прошлое? Наши жизни? Правда? Эти страницы адресованы вам и никому другому. Они взорвутся вам в лицо. Погодите. Налейте себе еще чуточку джина, я разрешаю. Рановато, но сегодня особый день, гарантирую вам. Не пейте все разом. Я хочу, чтобы у вас мысли были в порядке до самого конца. С этого момента могут произойти ужасные вещи. Мне тоже нужно чего-нибудь выпить, так, для поднятия духа. Вы позволите?

Она не пошла на работу в понедельник. Во вторник ее тоже не было в офисе.

Мне сказали, что Мод мне изменяет. Я решил все выяснить. Это была ошибка.

Именно в то время Мод не захотела больше спать со мной. По вечерам, лежа в постели, она смотрела идиотские передачи и ела печенье, рассыпая крошки по простыням. Иногда она спрашивала меня, люблю ли я ее, и я неизменно отвечал: да. Я, в свою очередь, не решался спросить ее, почему она больше не разрешает до себя дотрагиваться. Я должен был спросить. Я же изображал безразличие человека, получившего пятый «Сезар» [65]за один вечер. Одним словом, я был ничтожеством.

Я входил в спальню. Мод сидела на краю постели в пеньюаре, с мокрыми волосами. Здоровалась, не отзывая взгляда от экрана.

— Что ты смотришь?

— Так, всякую чушь.

Она вставала, чтобы переключить канал. Кнопки пульта больше не реагировали, когда на них нажимали.

— Только что по первому показывали твоего друга Родольфа.

— И как он тебе?

— Отёчный и депрессивный.