— Париж я тоже люблю. Люблю странствовать, иначе закисаешь.
И с одной женщиной, подразумевал Джек. И поэтому он бросил ее в прошлом октябре? Ему нужно разнообразие? Или она сделала что-то особенное, или, наоборот, не сделала чего-то, не исполнила какого-то его желания? Аните надо было выяснить это. Она бы даже смирилась с разрывом, если бы знала причину. Как раз непонимание и сводило ее с ума в последнее время. Непрерывные сомнения, растерянность, предположения, которые не имеют смысла, если их не подтвердил Джек.
— Ты когда-нибудь бывала в соборе Сент-Шапель в Париже? — спросил он.
— Нет. А ты?
— Сегодня я провел там все утро. Это был храм королевской семьи. До революции 1789 года, естественно.
— Этого я не знала.
Она смотрела на него. Джек снял китель и фуражку, и в простой белой рубашке и темных брюках его можно было принять за официанта. Так что же в нем так привлекало? Он был не очень красив, лицо помятое, низкая линия волос, красноватая кожа, которая иногда багровела от гнева, и все же была в нем какая-то гармония, в его походке, будто он только что сошел с лошади. Анита никогда не видела такой походки у восточных жителей. Этакая развалочка Гарри Купера, что-то в движении бедер очаровывало Аниту, которая во все время их романа любила сидеть и жадно глазеть, когда он обнаженным шел по комнате.
— Что забавно в Сент-Шапель, это то, что витражи пережили две страшные войны. Тебе надо сходить туда, когда будешь в Париже. Жутковатое чувство, когда поднимаешься в часовню на втором этаже и в твоих шагах чудится эхо шагов Людовика Четырнадцатого.
— Очень интересно.
— Не интересно. Волнующе!
— Я так и хотела сказать.
Анита уважала способность Джека увлекаться вещами и местами, которые ее не очень интересовали. Она чувствовала, что это неотъемлемая часть его мужественности. Он был самым мужественным человеком из всех, кого она знала, но если бы ее попросили объяснить смысл этого слова, она не знала бы, что ответить. Джек всюду побывал, познал многих женщин, был дважды женат, у него рос четырнадцатилетний сын, который жил с его первой женой близ Лас-Вегаса, участвовал в трех войнах. Анита была влюблена в его прошлое не меньше, чем в его настоящее.
Смешно сказать, но ее возбуждал один взгляд на его руки. Он закатывал рукава рубашки, обнажая мускулы, а она, видя вздувшиеся вены, возбуждалась, ей казалось, что они излучают жизненную энергию. В одежде Джек казался тоньше, чем был на самом деле. У него была выпуклая грудь, и Анита любила класть голову на нее (может, она напоминала ей грудь ее отца?). Она знала, что его широкие тяжелые плечи защитят от всего. Худые мужчины ее не привлекали. Мальчишеское тело Питера Нортропа не возбуждало, когда она все-таки столкнулась с ним. Нет, Анита трепетала от ощущения тяжести на себе, когда занималась любовью, ее нужно было подминать под себя. Для удовлетворения ей необходимы сила, давление, и временами она сомневалась, интересны ли ей чувства, мысли Джека, понимание его натуры, или ее прельстило чисто физическое воздействие. Анита вдруг обнаружила, что вовсе не слушает его, что ее интересуют не слова и их смысл, а лишь звуковая оболочка, тембр голоса, энтузиазм, с каким он говорит о соборе Сент-Шапель, который так взволновал его и был так безразличен ей. Но она готова была целый час слушать и не скучать, Джек мог бы просто читать греческий алфавит, а она все равно была бы загипнотизирована самим фактом его присутствия.
Это, решила Анита, магия любви, ее вечная загадка, которую люди пытаются разгадать во все времена.
«Потому что мне нравится, как он идет по комнате».
В дверь позвонили, и Анита извинилась перед Джеком:
— Я через секунду.
На самом деле хотела сказать: «Пожалуйста, не уходи, не оставляй меня, не флиртуй с другими». (Что, если он уйдет в ночь с девушкой в синтетическом костюмчике? Анита возненавидела себя за то, что пригласила ее.) Несколько минут тому назад они обменялись взглядами, и теперь Анита ощутила запоздалое раскаяние. Предполагалось, что Джек останется у нее, когда все разбредутся; предполагалось, что они займутся любовью (она так долго ждала его!), а потом она задремлет рядом с ним и будет слушать его ровное сонное дыхание. Анита сильно любила его и верила, что он хоть капельку, но любит ее. В противном случае мир рушился.
— Анита, дорогая, выглядишь божественно, как всегда. Я уж начал забывать твою сногсшибательную красоту.
— Йен, дорогой, я так: рада тебя видеть.
Йен Кларк поцеловал ее щеку и прошептал:
— Ты оставишь меня на ночь, если я пообещаю вести себя хорошо? Я смею надеяться?
— Ты такой обманщик.
— В этом мое обаяние.