Безумные сказки Андрея Ангелова — 3

Доктор сел на кровати, откинув одеяло. Твоё спросонье зачастую ведет себя, как идиот, выставляя (собственно) идиотом тебя самого… Андрей Васильевич глубоко выдохнул, ну что ж, да здравствует неприглядная реальность. Спросил кротко:

— Антох, ты думаешь, что Барин уже на пути в ад?..

— Всё может быть! — перебил очкарик, косясь на Иришу. Жена бизнесмена стояла у окна кабинета, и курила в фортку.

— Ты исполняй свой план, а я пока смотаюсь к Артюхе домой. Потом у меня совещание… Вечерком встретимся «У Татарина».

— Окей, до встречи.

Два верных друга отключили связь. Из-под одеяла вылез Кыся, с наслаждением расправил члены, широко зевнул:

— Мяууу…

— Ненавижу опасную мистику… Быть может, кто-нибудь когда-нибудь изобретёт безопасную?.. — в раздражении пробормотал Андрей Васильевич. И нисколько не рисуясь.

39. Обрывки

«У Татарина» традиционно было многолюдно. За угловым столиком жарко шептались двое верных друзей. На столике: графинчик с водкой и салат, кофейная чашка и булочка.

— Был у Барина в усадьбе. Он испарился. Ничего и никого, — вымолвил Халюкин и плеснул себе в рюмку.

— Книгу не видел?! — Бутербродова явно перетряхнуло при вопросе. Кто, если не главная жертва, наиболее остро чувствует ситуацию. Жертва мистической хреновины так особенно.

— Нет. В камине, где мы её сожгли, полно золы, — прокурор беззаботно глотнул водки, и тут же вновь наполнил рюмку. — Быть может, выпьешь?

— Нет же, Антох, сейчас надо иметь ясные мозги.

— Ну, а мне алкоголь помогает в концентрации, не путать с контрацепцией, — очкарик коротко хохотнул. Тут же замолк: — Прости.

Любой оптимист — это априори лекарство для окружающих. А дружеский смех — это терапия, успокаивающая расшатанные нервы. Андрей Васильевич испил кофейку и скушал булочку. Сказал самодовольно:

— Я разыскал тётку Агафью!

— Молодец! — поощрил прокурор. — Расскажешь, как?

— Воспользовался своими старыми докторскими связями, — усмехнулся Бутербродов.

— Связи половые? — уточнил очкарик.

— По Агафье не так всё просто, — остудил пыл гинеколог.

— А что такое? — встревожилась прокурорская чуйка. — Надеюсь, тётка не умерла?

— Не умерла, — подтвердил друг. — Она в дурдоме.

— Какого хрена!? — удивился Халюкин.

— Хороший вопрос. Завтра навестим и узнаем.

40. Труп — иногда грустно

По телевизору шёл культовый фильм «Театр мистера Фэйса». Андрей Васильевич не особо смотрел, ухо ловило фон. Доктор сидел на креслице, и размышлял. Время — не такси и попросить ехать быстрее не получится. Надо было переждать ночь.

— Андрюха! — вдруг услышал врач гнусавый голос.

— Что? — очнулся от раздумий Бутербродов. Поднял голову и увидел на экране телевизора зеленые огоньки глаз, под капюшоном плаща.

— Не смей делать ей больно! — демон размашисто бросил книгу.

— Аха-ха! — книжка, хохоча, перелетела сквозь экран и упала на колени избранного.

— Девочка выбрала тебя, пользуйся её силой! — вещал демон. Он вытянул из телевизора руку, на ладони лежали два человеческих глаза. Пальцы нечисти сжались в кулак, раздался хруст плоти, — и на ковер перед доктором излились кроваво-белые ошмётки — всё то, что осталось от чьих-то глаз.

Бутербродов заворожено наблюдал. Более дельного выбора ситуация ему не оставила.

— Давай, Андрюх, не обижай её! — напутствовал демон, и исчез. По экрану поплыла белая рябь.

Из глубокого охренения доктора вывел телефонный звонок. Андрей Васильевич с усилием встал (при этом книга шлепнулась на пол), сдернул трубку со стола, поднес к уху. Немного послушал и ответил на автомате:

— Жду.

Сойти с ума легко, а вот назад прийти в себя — настоящая удача. Бутербродов хотел над этим поразмыслить, но взгляд упал на книгу, шлюшка ёрзала по полу, пытаясь встать без помощи ручек.

— Кхех, — одна книжная рука отросла, но со второй возникли «технические проблемы», и магия давала сбой. Поджог, видимо, бесследно не прошёл.

— Бедненькая, — пожалел доктор и нагнулся к полу, чтобы помочь любимой. Но взгляд наткнулся на остатки глаз. Это остановило. И заставило сбежать из квартиры на улицу. Туда вскоре подъехала полицейская машинка.

***

— Товарищ прокурор, опергруппа прибыла, — доложил молодой сержантик, возникший на пороге спальни.

Очкарик, куривший у окна, ответил, не оборачиваясь:

— Пусть минуту погодят. Там с ними приехал штатский, позови его, Козлов.

Быстрым шагом, оттолкнув сержанта, в комнату вошёл Бутербродов.

— Ну!? — спросил он страстно.

Прокурор подождал, пока Козлов выйдет. И объяснился:

— Ириша ложилась спать. Откинула одеяло, а там… — очкарик поднял покрывало с супружеской кровати. На подушке, зияя пустыми глазницами, лежала голова Барина.

Все люди всегда умирают. Но смерть в тридцать пять лет — это всё-таки кощунство.

— Глаза Барина… вернее, их ошмётки, валяются у меня дома на полу, — философски усмехнулся Андрей Васильевич. — Это работа демона, сутенера книги.

— Понятно…

— Демон мне и свою шлюху опять всучил. Мол, пользуй её, не то пожалеешь, — продолжил грустно Бутербродов. — Чуть-чуть мы её покалечили огнём, но не более.