Один из сыновей Фалдена, проходя мимо, испуганно отшатнулся от моряка, и Брэшен, осознав, что свирепо уставился куда-то в пустоту, поспешно переменил выражение лица…
Кое-кто из тех, с кем он плавал на «Проказнице», были его многолетними товарищами. Их лица живо поднялись перед его умственным взором. Вот Григ, умевший сплеснивать[24]
тросы быстрее, чем некоторым удавалось болтать языком. Шутник Комфри… И еще не менее полудюжины людей, с кем он делил кубрик. Юнга Майлд, обещавший стать отличнейшим матросом… если только склонность безобразничать прежде не доведет его до могилы. Брэшену оставалось только надеяться, что пираты, захватившие судно, предложили им вступить в их ряды и у парней хватило здравого смысла сказать «да»…Насущная необходимость узнать, что же случилось с «Проказницей», так и жгла его изнутри. Он задумался о том, есть ли способ проявить любопытство, никак не выдав себя…
И понял, что ему, собственно, наплевать.
Он спросил:
— Кстати, а где ты раздобыл эту картину?
Покупатель и продавец недоуменно обернулись и уставились на него.
— А тебе что за дело? — поинтересовался капитан Финни. Весьма серьезно спросил.
Синкур Фалден тотчас вмешался, явно усмотрев для себя еще один шанс впарить картину неуступчивому покупателю:
— Картина хранилась на самом корабле и там же была взята. Таким образом, ныне она является вещественным свидетельством редчайшего из редких событий: захвата живого корабля!
И он принялся заново разворачивать полотно, полагая, что его слова придали ему особую привлекательность.
Брэшен языком передвинул кусочек циндина, медленно таявший за губой.
— Ну так, стало быть, все вранье, — проговорил он нарочито грубо. И посмотрел капитану Финни прямо в глаза: — Вот это-то мне покоя и не давало. Сам посуди: если кто таскает с собой на судне картину, так, скорее всего, это портрет этого самого корабля, так? Но кто когда слышал, чтобы живой корабль оказался захвачен? Не бывало такого, да и быть не может, это тебе хоть кто скажет. Так что картина — поддельная. — И Брэшен, как бы запоздало спохватившись, перевел взгляд на барыгу: — Да нет, не то чтобы я хотел выставить тебя несчастным лгунишкой, — сказал он в ответ на бессловесное возмущение, отразившееся у того на лице. — Я просто к тому, что тот, у кого ты сам купил эту картину, тебя, скорее всего, надул.
И он улыбнулся перекупщику, отлично зная: вовремя сделанный намек на то, что-де собеседник сам не знает, о чем говорит, есть лучший способ вызвать его на откровенность.
Старая уловка сработала. Выражение оскорбленной невинности на лице Фалдена сменилось холодным самодовольством.
— Ошибаешься, друг мой, — заверил он Брэшена. — Хотя я, конечно, понимаю, почему ты не хочешь мне верить. Живые корабли захватывать — это вам не мух ловить. Обычному человеку такой подвиг не по плечу. А вот капитан Кеннит преуспел! И, думаю, ты не удивишься моим словам, если только это имя для тебя хоть что-нибудь значит!
Капитан Финни презрительно фыркнул:
— Кеннит? Эта паршивая задница?… Неужто еще жив? Я-то думал, ему давным-давно кишки выпустили, да и поделом. Может, ты еще скажешь, будто он по-прежнему носится с этой дурацкой идеей насчет того, чтобы пиратским королем заделаться, а?
Вот тут Брэшену в первый раз показалось, что негодование синкура Фалдена было ненаигранным. Тучный коммерсант выпрямился, даже став выше ростом, и набрал полную грудь воздуха — так, что его пестрый наряд раздулся подобно парусу на ветру.
— Попридержи язык, — сказал он, — когда рассуждаешь о человеке, почти что помолвленном с моей дочерью. Лично я отношусь к капитану Кенниту с величайшим уважением. Я горжусь тем, что он удостоил меня исключительного права продавать добытое в славных сражениях. И я не потерплю, чтобы о нем говорили в таком уничижительном тоне!
Финни покосился на Брэшена и ответил: