Безумный корабль

— Да как ты можешь так говорить! — заныл он. — Я же сатрап! Если я умру, не оставив наследника, Джамелия низвергнется в хаос! Жемчужный Трон никогда не оставался незанятым… ни разу в течение семнадцати поколений…

Она улыбнулась в ответ:

— Трон уже пуст. На нем никого нет уже сейчас. Не знаю, как там управляются твои придворные, но все то же самое они будут делать и после твоей смерти. Быть может, они даже и не заметят ее…

Она вновь пересекла каюту, направляясь туда, где стояли его шкатулки и сундучки с драгоценностями. Все лучшее, решила она, наверняка лежит в тех из них, что крепче всего заперты! Небрежным движением она подхватила шкатулку, покрытую изысканной резьбой, подняла ее над головой и шарахнула об пол. Но пол был покрыт толстым ковром, и ящичек не разбился. Серилла не стала унижаться, делая вторую попытку. Ладно, она удовольствуется и простым серебром-золотишком… Она взялась за один из незапертых сундучков и наугад прошлась по его выдвижным ящичкам. Выбрала себе серьги и ожерелье. Касго выставил ее вон, точно принадлежавшую ему шлюху, которой он имел право распоряжаться. Теперь он мог и должен был расплатиться с нею за это, причем множеством способов. А кроме того, то, чем она сейчас завладеет, станет, быть может, ее единственным богатством после того, как она покинет его в Удачном… Серилла унизала свои пальцы дорогими перстнями. Обвила себе лодыжку толстой золотой цепью. Ей никогда не нравились подобные украшения, но теперь она ощущала их как некое подобие доспеха. Раньше она считала своей броней и богатством совсем другие ценности — ум, ученость, положение при дворе… Теперь все то, чего она стоила, было на ее теле. От этого ее гнев только возрастал.

— Чего ты от меня хочешь? — спросил он, пытаясь изобразить властность. Он даже приподнялся, но тут же со стоном рухнул обратно на постель. И захныкал, уже не в силах приказывать: — За что ты так меня ненавидишь?…

Кажется, он искренне не понимал, что произошло. Это так поразило Сериллу, что она решила ответить:

— Ты отдал меня грубому скоту, который без конца бил меня и насиловал. Ты сделал это намеренно. Ты знал, какие мучения я терплю, но и пальцем не пошевелил ради меня. Пока тебя самого как следует не припекло, ты и не вспоминал обо мне, не задумывался, что же со мной сталось! Тебя, верно, только забавляла моя участь!

— Да ну тебя, — надулся Касго. — Не очень-то похоже, чтобы ты так уж сильно пострадала. Ты ходишь и разговариваешь как ни в чем не бывало… и жестока ко мне в точности как и раньше! Вы, бабы, вечно такой шум поднимаете из-за пустяков! Как будто не это же самое мужчины по самой природе своей все время делают с женщинами!.. Ты мне отказывала в том, для чего на свет появилась! — Он капризно мял одеяло. — Насилие — это чушь, которую придумали женщины. Вам нравится притворяться, будто мужчина украл у вас нечто такое, чего на самом деле у вас бездонный запас! Ничего с тобой не случилось! Верно, шутка вышла чуточку грубоватая… Ладно, признаю… Но я не заслужил, чтобы из-за нее умирать! — И Касго отвернулся к переборке. — Вот умру, — сказал он с каким-то детским удовлетворением, — и тогда-то тебе вправду достанется…

В этот миг Серилла не задушила его своими руками только потому, что доля истины в его последних словах все же имелась. Она ощутила беспредельное презрение к этому человеку. Он не только не имел ни малейшего понятия о том, что сделал с ней, — хуже, он вообще не был способен этого постичь. И это — родной сын мудрого и обходительного сатрапа, некогда сделавшего ее своей Сердечной Подругой?! Немыслимо… Однако делать нечего — Серилла задумалась о том, что следует предпринять, дабы упрочить свое положение. Ныне и в будущем. Как остаться в живых. А может быть, и освободиться. Сам того не желая, сатрап подсказал ей ответ.

— Наверное, — сказал он и жалобно шмыгнул носом, — я должен сделать тебе подарки и всякие почетные пожалования… и тогда ты позаботишься обо мне, так?

— Вот именно, — холодно отвечала она. А про себя подумала: «Раз ты сделал меня шлюхой — получи же самую дорогостоящую шлюху, какие только бывают…» Она подошла к письменному столу, надежно приделанному к переборке. Сбросила в него грязную одежду и тарелку с заплесневелыми деликатесами. Разыскала лист пергамента, перо и чернила. Положила их на стол, подтащила стул и уселась. Перемена позы породила в измученном теле новую боль. Серилла помедлила, хмуря брови. Потом подошла к двери и резко распахнула ее. Торчавший снаружи матрос вопросительно посмотрел на нее.

— Сатрапу необходимо принять горячую ванну! — сказала она непререкаемым тоном. — Пусть сюда принесут лохань, чистые полотенца и несколько ведер горячей воды. Быстро!

И она захлопнула дверь прежде, чем матрос успел что-либо сказать. Потом вернулась к письменному столу и взялась за перо.

— Не нужна мне горячая ванна, — снова заныл Касго. — Я слишком устал! Может, прямо здесь, на постели, меня как-нибудь оботрешь?…

«Может, и оботру. Когда сама мыться закончу…»