Безумный поклонник Бодлера

– Кир, ты не думай, я тебя не из-за денег искал, – сдавленно проговорил Володя. – Я тебя хотел увидеть. Я думал о тебе.

– Да нет, отчего же, не надо стесняться, – пожала я плечами. И глумливо добавила: – Все же знают, если за деньгами – то это ко мне. Как, помнишь, тогда, когда вы с Гуляевой обнесли мой гостеприимный дом, стянув купюры с подзеркальника.

Лев удивленно посмотрел на меня, как будто увидел впервые в жизни.

– Кир, прекрати, – сухо проговорил он. – Ты же не такая!

– Такая, – мстительно протянула я, упиваясь собственной честностью. – Ты просто не хочешь замечать.

– Это не ты говоришь. Это говорит кто-то злой и страшный. Я знаю другую Киру. Ту, которая нашла в Черкизовском парке коробку с престарелой морской свинкой и сначала принесла ее домой, но когда папа отправил вас обеих обратно на улицу, сняла с себя шапку и, несмотря на конец ноября, укутала зверя и оставила жить на чердаке, куда мы всю зиму носили еду. Еще я помню, как ты во время школьных завтраков на большой перемене отдавала свои сосиски маленькой Свете из параллельного класса. Родители ее здорово пили, Светка ела только в школе, и ты хотела, чтобы она наедалась впрок.

– Просто я терпеть не могла эту ватную дрянь, именуемую школьными сосисками, – дернула я плечом.

– Да ладно, когда приходила к нам, за обе щеки уплетала именно такие сосиски. Бабушка их всегда покупала. Говорила, что диетические и детям полезны.

Да, действительно, ела и нахваливала. И лысую морскую свинку в шапку завернула. Мать из принципа не стала покупать мне новую шапку, и я до самой зимы ходила в платке Вовкиной бабушки, который она отдала мне, не в силах наблюдать, как я мерзну в холодном капюшоне. Детские воспоминания захлестнули меня теплой волной, но я тут же прогнала их прочь.

– Не обольщайся, это я маленькая была, – жестко сказала я. – А теперь я повзрослела. Ты тоже уже другой. Все люди с возрастом меняются. Будь честен хотя бы с самим собой. Признайся, Вов, тебе не я, а деньги мои нужны. У тебя дочь больная. Кстати, что с ней?

– Не твое дело, – процедил сквозь зубы Лев. – Если хочешь построить наши отношения таким образом, что ж, пусть будет по-твоему. Товар – деньги. Ничего личного.

– Меня это вполне устраивает, – согласилась я, внутренне успокаиваясь.

Меньше всего мне сейчас нужны сопливые откровения бывших возлюбленных, которые обычно заканчиваются пошлыми просьбами дать денег. Мне и своих проблем хватает. Володя открыл машину и уселся за руль. Я устроилась на заднем сиденье, рассчитывая в случае проверки документов сползти пониже и прикинуться ветошью. Мерно заурчал мотор, машина тронулась с места, и мы понеслись по предрассветным московским улицам в сторону МКАД.

Дом Галины Николаевны находился в поселке Союза театральных деятелей, хотя ни к одному известному мне театру мамина подруга отношения не имела. Театральным деятелем был Галкин отец, в наследство от которого она и получила большой участок с лесными деревьями, среди которых краснел черепичной крышей построенный на века особняк. Мужем Галина не обзавелась из-за увлечения девочками. Детьми по той же самой причине тоже и после смерти родителей осталась в загородных хоромах полноправной хозяйкой. Попав под порочное очарование подруги, мама устроила так, что Галка вела бухгалтерию в нашем семейном бизнесе, и это давало формальный повод матушке в любое время дня и ночи приезжать в Любимовку «по делам».

Мы припарковались напротив дома Галины у забора музея-усадьбы, где юный Станиславский, проведший детство в этих стенах, проникался духом современного театра. Несколько позже приглашенный погостить в имении Чехов, вдохновившись красотами Любимовки, написал здесь свой «Вишневый сад». Ну а Союз театральных деятелей обнес усадьбу сплошным забором, запер ворота на большой висячий замок и неспешно принялся реконструировать красивейший господский дом, театральный павильон и церковь Покрова Пресвятой Богородицы, от которой остались лишь стены первого яруса да колокольня. Я с нетерпением жду, когда закончится реконструкция, ибо договорилась с нужными людьми о продаже дома-музея мне в полную и безраздельную собственность. Уж больно хорош вишневый сад и пристань с лодочками на реке. На нее открывается дивный вид из основной усадьбы, и я подумываю сделать в Любимовке что-то типа закрытого клуба для избранных.

Я тронула за плечо Льва и, понизив голос, проговорила:

– Володя, слушай меня внимательно. Пойдешь в дом один, я буду ждать у забора. Позвонишь, откроет мамина подруга Галина. Ты скажешь, что приехал к Ангелине Тихоновне. Когда выйдет мать, спросишь, все ли у нее в порядке. Если она скажет, что да, отведешь ее ко мне, а сам вернешься в машину.

– А если скажет, что не в порядке? – хмуро осведомился друг детства.

– Тогда извинишься, повернешься и уйдешь.

Он откинул широкой пятерней с крутого лба непокорную русую прядь и тихо спросил:

– Кир, чего ты боишься?

Я не ответила, избегая смотреть в светлые Вовкины глаза, настойчиво ищущие моего взгляда. Лишь небрежно обронила:

– Ключи в зажигании оставь.