Безумный поклонник Бодлера

– Но, Шарль, ты не можешь оставлять в ресторане такие суммы! Для этого ты должен был бы кормить за свой счет роту голодных солдат!

– Это мое личное дело, на что я трачу собственные деньги! И кто вам дал право извещать моего портного, что мои доходы не превышают тысячи восьмисот франков и заказы не должны перекрывать эту сумму? Отлично придумано! Чувствуется рука генерала Опика! По-вашему, я должен ходить в тряпье и есть помои? Не ожидал от вас подобной жестокости!

– Милый мой мальчик, на что ты будешь жить, когда окончательно растратишь наследство?

– Как на что? Я же вам говорил. На гонорары от написанных книг. Я вот-вот напишу роман и получу за него приличные деньги.

– Ты пишешь книгу? – удивленно взглянула на сына Каролина, в первый раз услышавшая об этом.

– Совершенно верно! – приосанился Шарль. – И вы, мама, точно дубиной меня огрели, переломали руки и ноги, как раз в тот самый момент, когда заключительные главы вот-вот выйдут из-под моего пера! Какой цинизм! Какая подлость! Признаться, никак не ожидал от вас! Не беспокойте меня до тех пор, пока я не закончу. Я сам приду к вам с добрыми вестями, и вы поймете, как заблуждались, глубоко оскорбив меня недоверием.

Хлопнув дверью, Шарль покинул материнский дом, устремившись к Жанне.

* * *

Мысль, что я обязана полагаться только на саму себя, внушалась мне с пеленок. Мне было одиннадцать. Мы путешествовали по Нигерии, когда папа все бросил и по звонку какой-то девицы срочно вылетел в Москву. А на следующий день мама оставила меня одну в ресторане, где мы обедали, отправившись с приглянувшимся красавчиком к нему домой. Мы остановились в гостинице на другом конце города, и я, не понимая, что мне делать, принялась реветь, рассказывая на ломаном английском сбежавшимся чернокожим официантам, что мама куда-то ушла и пропала. Меня отвели в полицию, и я два дня провела в российском посольстве, пока не объявилась мать. Первое, что она сделала, когда подошла ко мне – это дала звонкую затрещину, прошипев мне в лицо, что у меня есть кредитка и, следовательно, я могла доехать на такси до отеля и спокойно ждать ее там. Только размазни и тряпки ревут и зовут маму, а нормальные люди принимают самостоятельные решения. После этого я именно так и поступала, уезжая куда мне хочется и когда мне хочется, и никого не ставила об этом в известность. Впрочем, точно так же поступали и мои родители, старательно воспитывая во мне независимость и силу характера. Ибо современная женщина не должна ни от кого зависеть ни морально, ни материально. Пока я умывалась, в голове промелькнула мысль, что надо бы предложить Вовке помощь: перебинтовать отбитую руку и смыть кровь с его лица, – но я пресекла крамолу в зародыше. Друг детства может неправильно истолковать мой благой порыв и станет думать, что он мне небезразличен, а это не так. Вернее, уже так, но знать он об этом ни в коем случае не должен. Я сильная и независимая. И к черту сантименты.

Намазав лицо кремом, не раздеваясь, я улеглась на раскладушку и накрылась тонким покрывалом, сделав вид, что сплю. Сама же слушала, как мой детский друг плещется около умывальника и сопит, самостоятельно обрабатывая раны. Вскоре под весом приятеля заскрипела двухъярусная кровать, на которую он забирался по ступенькам-перекладинам, и я, успокоенная, заснула.

Проснулась оттого, что кто-то пинал меня ногой.

– Вставай, сучка! – злобно выкрикивал Мамаев. – Давай поднимайся, тварь!

– Ты что, Серег, обалдел? – изумленно свесился с верхотуры Лев.

Начальник охраны оставил вопрос заместителя без ответа и, размахивая перед собой пятитысячной купюрой, снова ткнул меня ногой в бок.

– Что ты мне вчера подсунула? Фальшивку? – басил он, сверкая черными раскосыми глазами.