Безумство храбрых. Бог, мистер Глен и Юрий Коробцов

Я волновался чертовски. Коля – тоже, за всю смену он ни разу не пошутил, не посмеялся. А в самом начале сделал первый в этом году брак – запорол деталь. Это случилось только потому, что он в это время смотрел, как работаю я.

Я выполнил норму на сорок три процента. Коля на сто три. Мы не дотянули всего четырех процентов. Но и без того я еле стоял на ногах.

После смены Алексей провел «летучку».

– Я думаю, Юру можно поздравить, – сказал он.

– Не надо обращаться со мной, как с больным ребенком, – сказал я.

– Работаешь ты точно, – продолжал Алексей, не обратив никакого внимания на мое заявление. – Станок чувствуешь и любишь. Когда заготовка уже в станке, ты работаешь красиво. Но у тебя до черта лишней суеты при съемке готовой детали и при закреплении заготовки. Из-за этого ты теряешь много времени. Обрати, Юра, на это внимание. Тут все важно: место, куда кладешь готовые детали, заготовки и даже концы для обтирания рук и деталей. Погляди, как продумано это у ребят…

Я внимательно слушал его и в эти минуты совсем не думал о том, что сейчас и происходит то прочное внедрение в здешнюю жизнь, которому учил меня мистер Глен.

На другой день я выполнил норму на шестьдесят один процент. Ребята кричали «ура» и после смены затащили меня в павильон «пиво-воды». Там было дымно, тесно и весело. Мы пили пиво, чокаясь кружками.

– Держись, Юрка, за нас – человеком станешь! – кричал Кирилл и, обняв меня за плечи, прижимал к себе.

Честное слово, я чуть не заплакал тогда.

В пятницу я дал семьдесят четыре процента. А в субботу еле натянул шестьдесят и одну деталь запорол. Ребята утешали меня, говорили, что сегодня у всех не ладилось. Но я-то знал другую, настоящую причину. В субботу утром еще в общежитии я вспомнил, что завтра выходной и меня будут ждать тетя Лена и Пал Самсоныч. Сначала я решил твердо – не поеду. Зачем взвинчивать себя? Мне надо успокоиться, собраться и готовиться к делу, для которого я сюда приехал. Но ведь как раз дело требовало, чтобы я восстановил свои прежние знакомства. Мистер Глен говорил: «Твои старые знакомства еще прочнее укрепят тебя в той жизни». Он предупреждал, что для разведчика очень важен широкий круг знакомых. Но меня просто тянуло в Овражий переулок… Я боялся встречи с Пал Самсонычем и не мог туда не пойти. В субботу я все время думал об этом и в конце концов решил, что я не должен обманывать его: раз сказал, что приду, то должен сдержать слово. «Это нужно для дела», – сказал я себе. У меня было какое-то смутное и тревожное состояние, состояние путника, которого ожидает опасность, но он не может остановиться, продолжает идти вперед, втайне надеясь, что опасности на самом деле нет. Вот увижусь с Пал Самсонычем, сдержу, так сказать, слово, и все тревоги останутся позади.

В воскресенье утром я сел на трамвай и поехал к Овражьему переулку.

Пал Самсоныч сидел на скамейке у дома. Я шел прямо к нему, но он не узнавал меня и равнодушно смотрел мимо, пока я не подошел вплотную.

– Пал Самсоныч, здравствуйте, – сказал я как можно непринужденнее.

– Юра! Ты? – тихо воскликнул он, тяжело поднялся и, шагнув вперед, неуклюже обнял меня и прижал к себе. – Юра! Юра! Дай посмотреть!

Он повел меня в дом.

Здесь все было по-другому. Перегородка между комнатами сломана. Фотографий на стенах не было. Только над столом укреплен небольшой портрет Ленина. Обеденный стол стоял посредине комнаты, а к окну был подвинут другой – огромный, сколоченный из грубых досок, он весь был завален бумагами. Кровать стояла возле этого стола, и на ней тоже были разбросаны бумаги. В комнате царил беспорядок. И сам Пал Самсоныч изменился. Не то чтобы он сильно постарел, но как-то опустился и не заботился о том, как выглядит, – давно не брился, рубашка на нем была мятая.

Он точно угадал, о чем я думаю, и сказал:

– Времени у меня, Юра, осталось мало, а надо успеть сделать много. Писарем заделался, сижу вот вспоминаю, что в жизни со мной было. Так что, бывает, и поесть некогда, не то что побриться. А сегодня вот из-за тебя не работаю. Ждал… Рассказывай.

Я коротко рассказал ему свою легенду. Он молча слушал. Казалось, ничто его не удивляло.

– Помнил всюду родину, родной свой Ростов? – улыбнулся он, выслушав мой рассказ.

Я кивнул.

– И родина тебя помнила – оттого вы снова и встретились. Верно?

Я снова кивнул.

– Главное, Юрочка, жить по правде, тогда через все беды чистый пройдешь, – сказал Пал Самсоныч. – Ты небось не помнишь, как меня еще перед войной посадили?

– Почему не помню? Все помню! Расскажите, как это случилось! – воскликнул я, радуясь, что разговор уходит от моего рассказа.

– Работал тогда у нас на заводе один негодяй. Стал я его на чистую воду выводить, а он в ответ оклеветал меня. Только перед самой войной выпустили. Сидел-то я не в Ростове. Только собрался домой – война. Я сразу в военкомат. Отвоевал все четыре года и невредимый вернулся. А негодяй тот сгинул в подвале под бомбежкой. Да, Юрочка, на неправде далеко не уедешь. Поверь мне!