Безумство Мазарини

Я вздохнул. Ну вот, Арман нашел повод показать свою образованность.

— «Вертиго», «Головокружение», — пояснил он. — В нашем прокате — «Холодный пот», если тебе так больше нравится. Это фильм Хичкока, я тебе коротко перескажу. Одного типа, бывшего полицейского, наняли, чтобы присматривать за девушкой, которая потом покончила с собой. Он себе не может этого простить, впадает в депрессию и потому первую же девушку, которая была похожа на умершую, принял за нее. Попросил одеваться, как та девушка, которая умерла. Как будто хотел ее воскресить. Примерно представляете?

Я должен был признать, что Арман выступил удачно.

И тут Мади ляпнула:

— А девушка — это она и была?

— Как это — она и была? — Арман притворился, что не понял.

— Вторая девушка. Это на самом деле была другая? Или это была та, первая, и она не умерла?

Арман что-то пробормотал.

Я почувствовал слабину и надавил.

— Та же самая, — сдался он. — Все было подстроено, она не умерла.

Я был в восторге. Спасибо, Мади!

Мы дошли до перекрестка, и там я их бросил. Они свернули направо, к цитадели, а я двинул напрямик к аббатству, до которого и двухсот метров не было. Напоследок я их подбодрил:

— Вперед, монашки, и не забывайте: смелость, хитрость, ум… Не вздумайте весь день целоваться. Мы рассчитываем на выигрыш, и я хочу вечером, когда вернусь, получить сокровище!

Арман плотоядно улыбнулся, Мади показала ему средний палец. Арман повернулся ко мне:

— Чудила, ты все-таки мог бы нам помочь. Мы ищем красные бумажки. Если они тебе попадутся…

Я помахал им рукой и пошел по тропинке к аббатству.

— Будь осторожен, — крикнула мне уж издали Мади.

Прозвучало трогательно.

Наконец-то свободен.

Я не спеша шагал к аббатству Сент-Антуан, пытаясь привести в порядок мысли. Если все пойдет хорошо, у меня впереди целый день. Я мысленно повторял свою программу: посетить аббатство; попытаться увидеться с няней; позвонить бабушке; сходить на кладбище посмотреть на могилу отца. Время терять нельзя.

Я прошел метров сто вверх по дороге, ведущей к аббатству. Большой крест Святого Антония, главное, что осталось в здешних развалинах, уже маячил на фоне неба прямо впереди.

Меня потоком несла новая сила, пробудившаяся во мне вчера. Я всегда был обыкновенным подростком. Учился не то чтобы блестяще. Средне, не более того. По французскому оценки неплохие, математика и прочие науки даются не очень. Обычное дело. Что касается внешности — здесь тоже радоваться нечему. Рост средний. Непреодолимое отвращение к спорту. Не красавчик. По крайней мере, я себя таким не считал и девушки восторженных взглядов на меня не бросали.

Ничем не примечательный. Что может быть хуже этого в пятнадцать, почти шестнадцать лет?

Особенно когда ненавидишь все стандартное.

К счастью, у меня было мое положение сироты. Мой козырь, мой джокер. Не у всякого оба родителя умерли, когда ему было шесть лет. Каждый раз, когда я рассказывал свою историю, окружающие начинали смотреть на меня иначе, я в их глазах делался значительнее. Моя неуверенность превращалась в загадочность, робость становилась маской, доброжелательность — внутренней силой и сопротивлением отчаянию.

Я был скорее сдержанным и даже зажатым, к своей истории прибегал не слишком часто, но с двумя девочками из школы, на которых я западал, сиротство сработало оба раза. Вторая по времени, Лорин, была мне не по средствам, но согласилась посидеть в школьном баре. Я выдал ей свою историю — и готово дело. Да, все быстро закончилось, мы сходили в кино, и она меня бросила. Но я встречался с Лорин!

Было ли это некрасиво — превращать свой сиротский статус в инструмент, как теперь говорят? Одно было несомненно: мне становилось лучше, когда я рассказывал свою историю, решался поделиться ею с девочкой или с ребятами.

Я ничего не добавлял.

Просто рассказывал о смерти родителей. Думаю, что поскольку я никогда не говорил об этом с Тьерри и Брижит и вообще ни с кем из взрослых, это помогало мне… с ними проститься. Это был мой личный метод. Я наконец становился кем-то. В лицее я был местной знаменитостью, обо мне шушукались: «А ты разве не знаешь? Колен в шесть лет потерял родителей. Да, отца и мать. Обоих!»

Местный Гарри Поттер!

Правда, у меня на лбу не было отметины в виде молнии, но не сомневаюсь, что некоторые кретины готовы были в это поверить. Неплохо придумано: позволить другим верить, будто моя заурядность кажущаяся, она скрывает душевные травмы, раны, надрывы.

Вот почему у меня появилось желание и даже потребность десять лет спустя вернуться на остров Морнезе.

Меня привела туда не ностальгия.

Скорее тщеславие.

Вернуться, чтобы найти новые улики, новые данные. Чтобы добавить несколько страниц к маленькой личной легенде. Когда мне было шесть лет, я молился, чтобы все снова стало нормальным, без теней и тайн. В шестнадцать захотел прямо противоположного. И исполнение желаний превзошло все ожидания. Вокруг сплошное вранье, а где-то на острове меня ждет правда — при условии, что я отмотаю свою жизнь на десять лет назад. До границы воспоминаний.