Безумство Мазарини

Она хлюпнула. Симон вытащил платок. Женщина кое-как вытерла лицо. Близнецы все так же не мигая смотрели на нее.

— Успокойтесь. Расскажите мне, что делали ваши дети?

— Они… они играли на пляже. Там. Совсем рядом. Как и каждое утро. Лепили куличики из песка.

— А потом?

— Они… они выкопали ямку.

Она указала на маленькую воронку в песке. Симон чувствовал на себе взгляды пляжных зевак. Тяжелые и холодные.

Они уже знали.

Симон наклонился. Заплаканная женщина прикрыла детям глаза.

Сначала Симону показалось, что это водоросли. Он опустил руку в ямку и передернулся от омерзения.

Волосы!

Он раскидал песок, понимая, что сейчас увидит.

Лицо. Человеческое лицо.

Симон расчистил лоб, два глядящих в небо глаза, налитых кровью. К горлу подступила желчь. Он сглотнул и велел себе думать о кропотливой работе археологов, достающих бесценную тысячелетнюю мумию. Вот только труп, который он откапывал, спрятали совсем недавно. У Симона по этой части не было никакого опыта, но он не сомневался, что смерть наступила максимум сутки назад.

Разумеется, он сопоставил это с двумя ночными выстрелами на пляже. Два выстрела. Два беглеца. Он сейчас откапывает тело Жана-Луи Валерино, жуликоватого чиновника, которого сообщник по побегу убил двумя пулями.

Он освободил от песка всю голову и отдышался. Это странное лицо, лежащее на огромном пляже, напоминало первобытную маску, резного демона. Какой-то заботливый человек увел подальше мать с детьми.

— Это один из двух беглых, — произнес голос за спиной у Симона. — Их фотографии были в «Островитянине».

У догадливого туриста даже газета при себе оказалась. Раскрыв ее, он с мрачным любопытством принялся сравнивать фотографию в газете и высвобожденное из песка лицо.

— Несомненно, он, — подтвердил турист.

«Я так и предполагал», — подумал Симон.

— Странно, — почти весело отозвался один из зевак. — Если бы мне надо было поставить на одного из жмуриков, я бы скорее выбрал другого. Редко бывает, чтобы шлепнули более опасного из двоих.

Симон вскочил и выхватил у туриста газету. Изучил фотографии. Ни малейших сомнений — если только в «Островитянине» нет ошибки.

Это был труп Жонаса Новаковски, рецидивиста.

В следующую секунду под оглушительный вой сирен подтянулись гранвильские полицейские. Часть пляжа мгновенно огородили лентой, отогнали зевак и откопали тело. Симон издали смотрел на профессионалов, делавших первые заключения. Смерть наступила меньше десяти часов назад. Причину ее тоже удалось установить без труда: две пули, один выстрел был сделан в спину, второй — в затылок.

Симон еще долго стоял, наблюдая за суетой. Синяя машина местного телеканала уже прибыла, в ближайшие часы ждали появления центральных средств массовой информации. Толпа за флуоресцентными лентами, преграждавшими доступ на пляж, становилась все плотнее, хотя смотреть было уже не на что.

Вскоре Симон почувствовал себя бесполезным. Он дал показания и оставил свои координаты раздраженному комиссару. Многие отдыхающие ночью слышали выстрелы. У Симона в голове крутился один вопрос, который был далеко не второстепенным и представлялся отправной точкой сложной загадки, опасной махинации: почему под слоем песка нашли труп Жонаса Новаковски, а не Жана-Луи Валерино?

Ответ надо было искать не здесь, не на этом пляже.

Снова оседлав свой внедорожник, Симон поехал обратно в мэрию. Он знал, где искать ответ, и слегка опережал других.

Он хотел найти ответ первым, раньше легавых.

17. Язычки

Четверг, 17 августа 2000, 10:45

Дорога к Чаячьей бухте, остров Морнезе

— Колен?

Няня Мартина помолчала, разглядывая меня пристально и скорее недоверчиво, чем подозрительно.

И снова повторила:

— Колен?

Я чувствовал, что она старается совместить ребенка, которого знала до шестилетнего возраста, с шестнадцатилетним верзилой. И вдруг ее прорвало:

— Колен, маленький мой! Господи!

Ее лицо исчезло из окна и почти сразу появилось за распахнутой дверью. Черно-белая шавка выскочила из дома и рванула в сад. Няня поймала собаку за ошейник и открыла мне красную калитку.

— Паша́, не путайся под ногами! — Мартина немного постояла, сквозь слезы глядя мне в глаза. — Колен, маленький мой.

Она отпустила собаку и, не спрашивая разрешения, обняла меня крепко-крепко. Как же странно было прижиматься к ее пышной груди. А ведь меня никто, кроме нее, никогда не обнимал. Во всяком случае, я такого не помнил. Однако эротические мысли не появились. Я просто чувствовал себя защищенным, окутанным коконом. Мартина отстранилась и снова посмотрела на меня, нет — всмотрелась.

— А я-то, я-то! Не узнала моего мальчика! Ты очень похож на отца.

Она снова притиснула меня к себе.

— Входи же, входи.

Расположение комнат я угадал точно — кухня справа, гостиная слева, спальня в глубине коридора. Паша́ любовно лизал мне ноги. Фу…

— Помнишь его? — спросила Мартина. — Ты так любил этого песика! Тебе было четыре года, когда он родился. Вы с ним любили вместе играть, так резвились!

Я с головой нырнул в воспоминания.

Собака?

Я резвился с собакой?