Безумство Мазарини

— Мы были близкими друзьями. Очень близкими. Он мною восхищался. Моей жизнью. Твоей мамой. Нашим браком. Я так считал. На самом деле это была зависть. Но я понял это намного позже. Намного.

Я снова вспомнил отцовскую руку под юбкой Джессики. Подумал про Максима, который завидовал отцу. Ревновал. Может, этот Максим был влюблен в мою маму? Грязная взрослая история, которой со мной не делились?

Луч маяка снова метнулся по пляжу, на короткое мгновение высветив папино лицо. Оно было спокойным, внушающим доверие. Чего мне надо? Зачем его судить, после стольких лет?

Папа рассказывал дальше:

— В первые годы мы жили коммуной, непонятно на что. Как запоздавшие хиппи. Приводили в порядок аббатство, работа не прекращалась ни на день. Заметь, это было серьезно, все контролировал инспектор по историческим памятникам. Мы копали, скребли, отчищали, восстанавливали, раскапывали целые коридоры. Согласен, непосвященным все это наверняка казалось не слишком интересным — обтесанные камни, посуда, остатки мебели, средневековые орудия… но мы были увлечены. Восстановить аббатство Сент-Антуан — аббатство, веками обеспечивавшее благоденствие острова, ради такого стоило потрудиться несколько лет, правда? Через три года родился ты. На острове. О тебе заботилась Мартина, она была одной из немногих на Морнезе, кто нас действительно ценил. Она занималась хозяйством, готовила еду, а когда родился ты, взяла на себя заботу и о тебе. Мы все вместе прожили так около девяти лет. Это был, можно сказать, золотой век, а ты был нашим маленьким принцем, нашим общим ребенком. Помнишь то время?

Моим единственным отчетливым воспоминанием, если не считать отдельных подробностей вроде дороги от дома няни или того, как я бегал наперегонки с ее собакой, оставалось шумное взрослое застолье, стол, за которым они громко говорили, пили и ссорились.

— Да, немножко, — соврал я.

Папа понял.

— Ты был маленький. И потом…

Ну наконец-то! Я помог ему:

— И потом, что-то меня, похоже, потрясло…

— Да. Возможно, есть вещи, которые тебе хочется забыть. — Он сделал паузу, потом уточнил: — Меня, например.

Я открыл было рот, но он знаком мягко остановил меня. Несколько секунд мы молчали. Внезапно за спиной раздался шум, и я вздрогнул.

Что-то хрустнуло.

Папа, кажется, ничего не слышал. Должно быть, почудилось, а может, это какое-то животное.

— Несколько лет спустя жизнь нашей общины перестала быть идиллией. Раскопки дохода не приносили, субсидий от Общества охраны исторических памятников не хватало, да и вообще они сокращались. А главное — мы растеряли азарт. Некоторые повзрослели, что логично, женились, уехали. Если бы не мы с твоей мамой, все бы уже расстались с давней мечтой. Было понятно, что это конец, конец эпохи. В аббатство начали пускать посетителей.

Перед моими глазами встали развалины гнезда бенедиктинцев. Несмотря на наследственность, мне не удавалось найти в себе хоть каплю страсти к этим камням. Папа продолжал:

— А потом местное самоуправление установило ежедневную переправу, паром между Гранвилем и Морнезе, для развития туризма. Разумеется, обстановка на острове стала куда более напряженной, земля резко подскочила в цене, фермеры продавали свои участки. Вскоре все взгляды обратились к нашим сорока гектарам, полого спускавшимся к морю, — огромная терраса с видом на Ла-Манш. И все члены ассоциации быстро осознали, что у них появилась возможность разбогатеть.

— Хотя участок принадлежал тебе?

— Да. По закону владельцем был я, но зато распоряжаться участком могло только правление ассоциации. Я сам когда-то настоял на коллегиальном управлении — то ли из идеализма, то ли по глупости. Благоустройство территории, поддержание порядка, возможная продажа — все решалось общим голосованием. Вопросы убытков и прибыли тоже были делом ассоциации, хотя уже довольно давно у нас были одни убытки. Для меня же участок, кроме всего прочего, был способом обеспечить себя финансово, но пусть земля принадлежала мне, однако я не располагал средствами, чтобы финансировать раскопки, покупать снаряжение, платить зарплату. Когда ассоциация стала убыточной, некоторые решили, что лучше все бросить и продать землю. Они боялись за свое грошовое жалованье, а кроме того, вообразили, что можно будет разделить между собой доходы. Официально члены ассоциации не могли получать прибыль, но неофициально… Предложения поступали отовсюду, заманчивые… Мой шурин Тьерри, который в жизни никогда ничего не делал, нигде не учился, ничего не предпринимал, был в числе желавших продать. Но в то время, в восемьдесят восьмом или восемьдесят девятом, никто не осмеливался открыто мне все высказать, а я держался стойко. И вот тогда мэрия выпустила свой снаряд. Появилось общество со смешанным капиталом «Семитим», вкладывающее деньги в развитие туризма на Морнезе.

— Что такое смешанный капитал?