Безумство

— Значит, вы не собираетесь нас останавливать? — Возможно, это недавняя травма головы, но я совершенно запутался.

Кэм смеется себе под нос — один печальный, покорный смешок.

— Ты никогда не причинишь ей вреда. Ты никогда не причинишь ей боли. Даже на одну минуту.

Это утверждения, а не вопросы. Тем не менее, я отвечаю на это.

— Я лучше умру, черт возьми.

— Тогда нет. Я не собираюсь пытаться остановить тебя. Да и какой в этом смысл? Для всего этого уже слишком поздно. Я поклялся, что всегда буду давать Сильвер ту жизнь, которую она хочет, и она приняла свое решение. Она выбрала жизнь с тобой. И, в конце концов... песня не может быть неспетой, не так ли, Алессандро?

Я гримасничаю, глядя на коробку, слегка скрючившись внутри от звука этого имени, исходящего из его рта. Он сделал это, чтобы немного разозлить меня. Он знает, что только Сильвер может называть меня Алесс…

— Алекс.

— Все в порядке. Мне все равно. Вы можете называть меня как угодно…

— Нет, Алекс! — Кэм бьет меня в верхнюю часть руки, и низкий рык нарастает глубоко в стволе моей груди.

— Клянусь тебе, старик. Это был ваш последний свободный удар. Если вы ударите меня еще раз, я …

Мужчина хватает меня за руку и трясет.

— Заткнись, мать твою. Смотри!

Шокированный настойчивостью его тона, я поднимаю голову, как приказано, проследив за его широко раскрытыми глазами, устремленными в сторону школы. В холле все еще горит свет, как и раньше, но... теперь на ступенях, ведущих к главному входу, стоят три человека — фигуры трех мужчин.

Я наклоняюсь вперед, щурясь в темноте. Личности трех мужчин становятся очевидными сразу, и холодное, мерзкое чувство опускается на меня.

— Что это, черт возьми, такое? Можно мне одолжить ваши очки?

Глубокий, гортанный рокот наполняет машину; на водительском сиденье Кэмерон рычит, как дикая собака, которую только что загнали в клетку.

— Они должно быть сломаны, — отвечает он. — Так и должно быть. Потому что того, что я вижу, не может быть. Это директор Дархауэр. И тот ублюдок из УБН. И… — говорит Кэм, задыхаясь от слов, — тот, кто не должен дышать гребаным воздухом свободы.

Глава 25.

Даже если готовить Орандж Чикен дома с нуля, то это займет полтора часа. Я знаю из многих, многих опытов (нет, я не горжусь собой), что требуется меньше двадцати минут, чтобы заказать, дождаться и забрать упомянутое блюдо в «Императорском Драконе», поэтому я начинаю немного волноваться. Я пытаюсь дозвониться до Алекса, но его телефон лежит мертвым на прикроватном столике. Он же собирался выйти за зарядным устройством, как вдруг вернулся в квартиру, заговорил о припасах и китайской еде, а потом ушел, даже не включив его в розетку.

Я уже собираюсь звонить в закусочную к Гарри — может быть, Алекс пошел туда, чтобы забрать гитары и все оборудование, которое мы оставили там после нашего выступления — когда он прокрадывается в дверь квартиры, как преступник, пытающийся проскользнуть мимо сторожевой собаки.

Скрестив руки на груди, я выглядываю в коридор из кухни.

— Алекс, что ты делаешь?

— Figlio di puttana (прим. с итал. - «Твою ж мать!»)! — Парень протягивает руку и прижимается к стене. Его темные волнистые волосы выглядят так, словно он провел по ним руками тысячу раз, а глаза...

Подождите…

— Алекс, какого черта у тебя синяк? — Я бросаюсь к нему, пытаясь дотянуться до распухшего синяка на его скуле. — О боже, у тебя бровь рассечена. Что, черт возьми, произошло? — Меньше двух часов. Его не было меньше двух часов, а он умудрился найти неприятности.

Алекс морщится, когда я касаюсь кончиками пальцев пореза чуть выше его левого глаза, резко втягивая воздух.

— Ну, синяк — это любезность от твоего отца.

Я не могла его правильно расслышать.

— Что? От моего отца?

— Оказывается, он чертовски хорошо складывает два и два вместе. Ты знала об этом?

— Я провела большую часть своего детства, безуспешно пытаясь вешать ему лапшу на уши. Да, я это знаю. О чем ты говоришь?

— Он понял, что я просил тебя выйти за меня замуж. И он не очень-то этому обрадовался.

Я делаю шаг назад, прикрывая рот обеими руками.

— Вот дерьмо.

— Дааааа.

Быстро оглядев его с ног до головы, я проверяю, нет ли других повреждений. Если папа понял, что мы сделали, то он не остановился бы только на синяке. Он наверняка решился бы на кастрацию.

— Ты в порядке?

— В порядке.

— Тогда... что же это за тайное проникновение? И что это за странное выражение у тебя на лице? — Он действительно выглядит странно, как будто держит во рту рой пчел, и они постоянно жалят его, но он не может их выпустить.

— Я думал, может быть, ты спишь. Не хотел тебя будить.

— Сейчас половина десятого, а ты обещал мне китайскую еду. Какого черта я буду спать? Алекс? Эй, что происходит? Что? Что ты мне не договариваешь?

Выражение его лица действительно начинает выводить меня из себя. Он улыбался, когда выходил из квартиры, но сейчас у него такой вид, будто весь мир перевернулся. Мои нервы просто разрываются на части, когда он протягивает руку и ведет меня в спальню.

— Алекс?

— Садись, Argento.