Карцову показали радиограмму. Оказывается, они все же радировали на материк, а оттуда был сделан запрос в Москву. И вот ответ: командование Советского Военно-Морского Флота подтверждает гибель корабля названного класса со всем экипажем такого-то числа, в таком-то квадрате. Подтверждена и фамилия врача. А в заключение указывается: «На левой руке капитана медицинской службы Кирилла Карцова татуировки не было».
- Ни в штабе флота, ни даже в штабе соединения, в которое входил мой корабль, не могли знать о татуировке.
- Кто же знал?
- Очень немногие. Она у самого плеча - чтобы показать ее, я должен снять китель, сорочку.
- Кто же мог знать о татуировке? - настаивал следователь. - Отвечайте, я предоставляю вам все возможности оправдаться.
- Члены экипажа корабля, на котором я проходил службу.
- Люди «вашего» корабля, которые сейчас мертвы? - Следователь не скрывает насмешки. - Вы правы, это отличные свидетели. Уж не отправиться ли за их показаниями в царство Нептуна?
- Но я наизусть перечислил весь экипаж моего корабля, назвал имена людей, их флотские звания, даже указал приблизительно возраст каждого. А вы не сочли нужным передать в Москву это важнейшее доказательство того, что я - это я!…
- Сдается мне, что корабль, о котором идет речь, ваши коллеги не утопили, а захватили. Люди с него убиты или в плену. Эта же судьба постигла и судового врача. Кто мог помещать вам, разведчику и диверсанту, вызубрить два-три десятка имен? Фашисты выкидывают и не такие штуки!
- Еще аргумент: вы видите, как я владею русским языком, был приглашен переводчик, и он…
- Не хуже владеете вы немецким.
- Прошу вас, пошлите в Москву мое фото!
- Не вижу смысла. Впрочем, если б я и хотел, это невозможно.
- Почему?
- Бильд с метрополией не работает. Самолеты туда не летают. Остается отправка со случайным судном. Долго. За это время вы столько успеете!…
- Сбегу?
- Во всяком случае, попытаетесь.
- Но мы на острове.
- Э, не выдавайте себя за желторотого!… Старшина Динкер, который был назначен неотлучно находиться при вашей персоне, вчера явился с просьбой. Он, видите ли, сомневается в том, что вы немец. Вот и пришел просить тщательно во всем разобраться… А Динкер потерял на войне отца. От одного слова «наци» его бросает в жар. И этого-то парня вы смогли окрутить и прибрать к рукам! Ну да он оказался на высоте, честно обо всем доложил. Могу сообщить: вы его больше не увидите. Место Динкера займет матрос Джабб. Он вылавливал вас из воды. Он слышал, как вас разоблачил ваш же коллега. Словом, представляется мне, что Джабб именно тот человек, который нужен для надзора за такой хитроумной бестией, как вы. Попробуйте окрутить его, добейтесь этого, и я скажу: вы сам дьявол!… Впрочем, уже завтра дело ваше будет закончено.
- Меня будут судить?
- Разумеется.
- Зачем же суд? Вы считаете меня немцем, а военнопленных полагается…
- Вон как вы поворачиваете! - Майор презрительно оглядел допрашиваемого. - Не надо путать. Вы не военнопленный.
- Кто же я?
- Вы не были в форме армии своей страны, когда попали к нам, не смогли предъявить установленного воинского удостоверения. Поэтому вас будут судить как диверсанта и убийцу.
- Что же грозит диверсанту и убийце?
- Боюсь, что не могу вас обнадежить. На снисхождение можно надеяться в одном только случае. Вы знаете в каком?
- Я должен дать ценные показания?
- Очень ценные, которые бы перевесили тяжесть совершенного вами преступления.
- Но я не немец! - Карцев устало потирает виски. - Поймите, вы совершаете ошибку!…
Таков был последний разговор со следователем. Он происходил вчера. А сегодня Карцова судят. Точнее, уже судили, ибо сейчас читают приговор.
Процедура была недолгой. Огласили формулу обвинения. Задали несколько вопросов и допросили свидетелей - Джабба и еще двоих матросов. Далее коммодор совещался: сперва с соседом справа, затем - слева. Секретарь подал лист бумаги. Коммодор просмотрел его, сделал несколько исправлений, дал подписать членам суда.
Это и есть приговор, который сейчас читают.
Конвоир Джабб кладет руку на плечо Карцову, подбородком показывает на судей. Он объясняет: приговор прочитан, теперь надо выслушать его вторично, в немецком переводе.
Карцов механически кивает. Он рассеян, вял, не в состоянии сосредоточиться. В голове сумбур из обрывков воспоминаний, образов. Временами что-то давит на сердце, в груди появляется боль. И все, что ему хочется, это уйти отсюда, вернуться в свою железную конуру на форпике, где он, по крайней мере, будет один. Джабб не в счет. Последние два дня он неотступно рядом, но Карцов не замечает его, будто матрос не больше, чем деталь камеры, часть ее обстановки.
Внезапно переводчик и трое судей, на которых смотрит Карцов, расплываются в большое пятно. Оно дрожит, кренится…
С помощью Джабба он встает на ноги. И хотя чтение приговора продолжается, он почти ничего не слышит. У него голова разламывается от боли.
Вот переводчик опустил бумагу, снял очки.
- Поняли все? - спрашивает он, строго моргая ресницами.
Карцов молчит.