В отделе полиции ее провели в кабинет, где уже ждал этот следователь с плешью и яркими изогнутыми губами. Один из тех оперативников, что ехали с ней в машине, ушел, второй остался, то ли собирался полноценно участвовать в разговоре, то ли хотел просто поприсутствовать. В тот момент Настя была еще убеждена, что ей предстоит не допрос как процессуальное действие, осуществляемое в рамках уголовного дела, а обычный опрос как часть процедуры доследственной проверки заявления гражданина. И как гром среди ясного неба прозвучали для нее слова о деле, возбужденном по факту убийства гражданина Кислова.
Ей понадобилось не больше минуты, чтобы справиться с собой и перестроить мозги. Конечно, она свидетель, и свидетель очень важный, это понятно, и потому Анастасия Каменская готова была давать показания и подробно рассказывать все, что ей известно, в том числе и о странных поступках Кислова, и о своих подозрениях насчет шантажа или угроз. Она спокойно отдала следователю свои документы, чтобы он внес данные в протокол, начала добросовестно отвечать на вопросы, а когда речь зашла о длительности ее знакомства с Кисловым, оперативник очень вежливо и даже с извиняющимися интонациями в голосе попросил Настю показать ему свой телефон.
– Если вы утверждаете, что впервые звонили Кислову только во вторник и до этого никогда прежде с ним не контактировали, то в вашем телефоне, наверное, есть подтверждение этому? – сказал он.
– Конечно, – кивнула Настя и протянула ему мобильник.
Оперативник быстро зашел в журнал, просмотрел истории звонков, после чего не вернул ей телефон, а почему-то положил на стол, за которым сидел следователь. Причем положил экраном вниз. Наверное, в этот момент он и отключил звук. Настя насторожилась: что это? Обычная рассеянность? Грубость и невоспитанность? Или фактическое изъятие средств связи у задержанного?
Через пару минут оперативник покинул кабинет, оставив ее наедине со следователем, который вдруг принял очень официальный вид и холодным надменным тоном начал снова задавать те же самые вопросы, на которые она только что отвечала. Ей опять пришлось перестраиваться, потому что стало понятно, что допрашивают ее не как свидетеля, а как хорошего потенциального кандидата в подозреваемые. С каждым вопросом холодность и надменность в голосе следователя нарастали, к ним присоединились явственно слышимые нотки сначала недоверия, потом презрения. Со свидетелями так не разговаривают. Разумеется, кроме тех случаев, когда заранее уверены в их недобросовестности.
Кажется, допрос Анастасии Павловны Каменской был для следователя именно таким случаем, и он этого даже не скрывал. То ли не сумел скрыть, то ли не посчитал нужным. И с этого момента каждая секунда превратилась для Насти в серьезное испытание. Нужно держать себя в руках, ни на что не реагировать, произносить минимально необходимое количество слов. Оставаться спокойной и невозмутимой. Не терять рассудительности, вникать в каждую произнесенную следователем фразу и быстро обдумывать не только задаваемые вопросы, но и мимику, жесты, интонацию. То, что она свидетель, – абсолютно естественно, и в этой позиции она полностью готова к сотрудничеству. Но то, что ее пытаются сделать подозреваемой, Настю никак не устраивало. Откуда взялись эти подозрения? Они возникли на пустом месте, потому что других версий нет? Или кто-то из местных полицейских испытывает к ней «такую сильную личную неприязнь, что прямо кушать не может»? Так Настя, вроде бы, ни с кем, кроме Володи Шилова, и не знакома, и не пересекалась по работе ни раньше, ни теперь. Ну не Шилов же ее так подставил! Зачем? С какой стати? Что она ему сделала плохого?
Когда впервые из уст следователя прозвучал вопрос о ее интимных отношениях с Кисловым, вернее, о намерениях старой мымры гражданки Каменской вступить в половую связь с молодым привлекательным потерпевшим, Насте с огромным трудом удалось не подпрыгнуть на стуле и не открыть рот от изумления. Но она справилась. И даже не спросила, откуда это взялось, просто ответила на вопрос.
А потом в речах следователя промелькнуло, что эту глупость утверждал сам потерпевший. Значит, был какой-то свидетель, сообщивший следствию то, что ему сказал Кислов. Но почему Кислов это сказал? Для чего выдумал такой бред?
Весь этот параллельный поток мыслей нужно было поддерживать и контролировать, одновременно слушая вопросы и формулируя ответы. Делать это в течение пяти минут – нормально, в течение получаса – уже довольно сложно, а в течение трех часов? Настя чувствовала, что силы заканчиваются. Еще чуть-чуть – и она или завизжит, или запустит в оконное стекло чем-нибудь тяжелым.