Безупречный враг

Сирена снова дернулся, поник, с трудом шевельнулся и попытался поднять голову. Отчаяние в его взгляде читалось теперь совершенно безошибочно. Мужчина прекрасно знал про дворец, его подвалы и бросовый жемчуг. Онэи всхлипнула и сердито стерла слезы. Глянула на пленника, на газура, на пустой лист записи допроса.

— Я все-таки невеста вашего великолепия, — дрожащим голосом выговорила она. — И могу просить о милости. Хотя бы для детей. Умоляю.

— Нельзя все так близко принимать к сердцу, — сердито бросил газур.

— А если он скажет, как они умерли? Вдруг он не виноват больше всех и это дело рук иных людей? — возмутилась Онэи, дрожащими пальцами комкая длинный рукав, используемый вместо платка. — Умоляю, не надо мстить детям!

— Он сирена, ты была там и сама мне сказала, что шквал вызвал сирена, — сухо бросил газур. — Я прав в выборе мести. Все, молчи.

— Фа оодке фыл не я, — с трудом выговорил сирена без зубов, его слова было едва возможно понять. — Ешли бы я мог петь, фаша нефешта пы подфердиаа, фто го-оос другой.

Речь отняла у сирены остатки сил, он уронил голову и захрипел, упираясь кадыком в шип ошейника. Боу усмехнулся, чуть кивнул Онэи. Та всхлипнула и показала газуру свой маленький кулачок: тоже мне, изувер нашелся, только попробуй! Яоол нахмурился, собрал в большую ладонь левой руки оба тоненьких запястья. Правой стащил с шеи платок и взялся утирать слезинки со щек кареглазой.

— Ладно, хватит уже, не смей со мной спорить! — возмутился он. — Да, я хочу наказать всех виновных. Настоящих. Я готов сжечь список рода, не читая. Но вместо него у меня должен быть полный рассказ о событиях. Нет, не так, — усмехнулся газур, и пленник снова вздрогнул. — Без казней твоего ничтожного рода я храму ничего не должен. Расплатись и с ним. Все ответы на вопросы хранителя.

— Его дети не пойдут на берег неоткупленных, — уперлась Онэи. — Пусть их передадут храму.

Газур тяжело вздохнул. Пленник снова напрягся. Онэи что-то очень тихо зашептала в ухо повелителю. Тот улыбнулся, кивнул и отпустил руки певицы, немедленно обнявшие шею Яоола.

— Ты чудно поешь, даже без этой глупой капли божьей, — рассмеялся тот. — Я не могу с тобой спорить. Дожили!

— Не спорь, — победно заулыбалась Онэи. — У нас свадьба состоится еще до сезона дождей, а ты взялся устраивать пытки во дворце! Я буду плакать. Да я глаз ночами не сомкну!

— Только из-за пыток? — возмутился газур. — Но я полагал, мы и так будем… недосыпать, но уж никак не плакать при этом. Ладно. Хочешь, я вообще отменю закон про утопление семи колен и наказание близких?

— Хочу, — порадовалась Онэи.

— Эй, тварь, — презрительно бросил газур. — Я не понимаю, отчего так добр. Не разочаруй меня. Боу, я жду рассказ к завтраку, на сладкое. Не управится — охотно заберу список и отложу свадьбу на полгода. Девушки легко забывают обиды, может, зря я так податлив?

Онэи надулась и сложила руки на коленях, сплетя пальцы в замок. Боу важно поклонился.

Крид вскочил и двинулся к двери, в очередной раз радуясь про себя, что он никогда не станет королем. Одно дело — дуэли, и совершенно иное — игры дворца. Оказывается, даже Онэи к подобному более приспособлена, чем он. Смотреть на раздавленного страхом врага тяжело и тошно. Поймать, убить в честном бою или наскоро излупить и допросить — это он может. А тянуть жилы словами или крючьями — ужасно. Прав Альбер, надо срочно искать настоящего наследника, похожего на папашу-короля. Чтобы собак ценил больше, чем людей, и, сетуя на рецепты новых ядов, сам же прятал их под замок, не думая уничтожать. Яды королю очень даже нужны.

— Не глупи, Крид, — уже в коридоре возмутился Роул. — Этот человек собирался убить твоего брата.

— Знаю.

— И пытать его никто не станет, Боу просто так сказал.

— Догадываюсь.

— Выговорится — ему же станет лучше, — усмехнулся газур. — Ты счастливый человек, северянин. Это редкая способность: ты не получаешь удовольствия, думая о мести. Я бы хотел иметь и сохранить такой талант, но не дано. Еще лет пять назад я представлял ежедневно, как станут кричать в подвалах дворца родичи преступника. Почти слышал их, и мне было легко засыпать. Кстати, я полагал, что там, в подвалах, окажется и семья Эраи Граата. Меня ругал только старик Соал, кто еще посмел бы упрекнуть самого газура? Прочие твердили, что я прав и месть — законное право и радость, если я так решил.

— Мне жаль араави.

— Тогда я не знал божественной Риоми, ее мамы, да и владыку слушать и видеть не желал, — грустно отмахнулся газур. — Теперь очень рад, что судьба добра ко мне, и я уже не думаю о чужих муках с такой жадностью. У Онэи волшебный голос, я услышал его два года назад, и мысли стали меняться. Но мое понимание добра и зла не имеет и никогда не получит четкого и однозначного деления на светлое и темное. Я всегда ищу середину, взвешивая интересы: свои, Древа, зуров, таоров… если не ослеплен местью, конечно. А ты сразу видишь острую грань. Для короля это дурно, но для человека, пожалуй, очень хорошо.

— Спасибо.