Безутешный счастливчик

Восторженные перспективы в канун 1849 г.: «Новое революционное восстание французского рабочего класса, Мировая война – таковы перспективы 1849 года» (Маркс, т. 6, 160).

«Среди всех больших и малых наций Австрии только три были носительницами прогресса, активно воздействовали на историю и еще теперь сохранили жизнеспособность: это немцы, поляки и мадьяры. Поэтому они теперь революционеры.

Всем остальным большим и малым народностям и народам предстоит в ближайшем будущем погибнуть в буре мировой революции. Поэтому они теперь контрреволюционны» (Ф. Энгельс, т. 6, с. 178).

«Русины (украинцы) отличаются от поляков несколько иным интеллектом и главным образом православной религией. Они издавна принадлежали к Польше и лишь от Меттерниха узнали, что поляки – их угнетатели» (Ф. Энгельс, т. 6, с. 179).

«Без помощи мадьяр южные славяне давно уже превратились бы в турок» (там же).

«А это для южных славян такая большая услуга, что за нее стоит заплатить даже переменой своей национальности на немецкую» (все там же).

«старославянское богослужение русской церкви, непонятное уже ни одному славянину» (там же).

«найдется ли среди этих народностей, не исключая чехов и сербов, хоть одна, которая имела бы национальную историческую традицию? Они настолько ослабели, что, например, болгары, народность наиболее сильная и грозная в средние века, в настоящее время известны в Турции только своим благодушием и мягкосердечием и считают за честь называться добрыми христианами!» (там же, 182).

«Эти обломки народов, безжалостно растоптанных, становятся каждый раз фанатическими носителями контрреволюции и остаются таковыми до момента полного их уничтожения, как и вообще уже самое их существование является протестом против великой исторической революции» (там же, 183).

«В ближайшей мировой войне с лица земли исчезнут не только реакционные классы и династии, но и целые реакционные народы. И это тоже будет прогрессом» (там же, 186).

«И все это в благодарность за то, что немцы дали себе труд цивилизовать упрямых чехов и словенцев, ввести у них торговлю и промышленность, более или менее сносное земледелие и культуру!» (Ф. Энгельс, т. 6, 296).

«И если 8 млн славян в продолжение 8-ми веков вынуждены были терпеть ярмо, возложенное на них четырьмя млн мадьяр, то одно это достаточно показывает, кто был более жизнелюбивым и энергичным – многочисленные славяне или немногочисленные мадьяры!» (Ф. Энгельс, т. 6, 297).

«И наконец, можно ли видеть „преступление“ в том, что в эпоху, когда вообще в Европе крупные монархии стали исторической необходимостью, немцы и мадьяры соединили все эти маленькие, хилые и бессильные национальности в одно большое государство и тем самым сделали их способными принять участие в историческом развитии, которому они, предоставленные сами себе, оставались бы совершенно чужды!»

«Конечно, при этом дело не обходится без того, чтобы не растоптали несколько нежных национальных цветков. Но без насилия и неумолимой беспощадности ничего в истории не делается, и если бы Александр Цезарь и Наполеон отличались таким же мягкосердечием, к которому ныне апеллируют панслависты в интересах своих ослабевших клиентов, что стало бы тогда с историей?!» (в ответ на призыв панславистов о братстве всех европейских народов. Т. 6, 298).

«Словом, оказывается, что эти „преступления“ немцев против упомянутых славян принадлежат к самым лучшим и заслуживающим признательности деяниям, которые только видела история.

И вот теперь являются панслависты и требуют, чтобы мы „освободили“ этих полугерманизированных славян!» (там же).

1848–1849 гг. Все европейские государства восстали, кроме славян. «За это трусливое, подлое предательство революции когда-нибудь еще жестоко отомстят славянам» (т. 6, стр. 302).

«Чехам, хорватам и русским обеспечены ненависть всей Европы и кровавая революционная война всего Запада против них» (с. 303).

«На сентиментальные фразы о братстве, обращаемые к нам от имени самих контрреволюционных наций Европы, мы отвечаем: ненависть к русским была и продолжает еще быть у немцев их первой революционной страстью. Со времени революции к этому прибавились еще ненависть к чехам и хорватам».

«Никакие фразы и указания на неопределенное демократическое будущее этих стран не помешают нам относиться к нашим врагам как к врагам» (с. 305–306).

«Тогда борьба, беспощадная борьба не на жизнь, а на смерть со славянством, предающим революцию, борьба на уничтожение и беспощадный терроризм – не в интересах Германии, а в интересах революции!» (т. 6, с. 306).

(Из статей «Борьба в Венгрии» и «Демократический панславизм»)

А в апреле 1848 г. (ср. 40–41 гг.):

«Русским дали время вооружиться, и теперь их армия численностью в 500–600 тысяч человек окружает нас от Немана до Дуная.

Полмиллиона вооруженных и организованных варваров только ждут подходящего момента, чтобы напасть на Германию и превратить нас в крепостных православного царя» (т. 6, с. 470).

А в мае (по поводу того, что Пруссия позволила пропустить через свою территорию в Венгрию 30 тысяч русских солдат):