Итак, мы в ночь к одной из жёнтаксомотором в Подмосковье.Багажник пивом загружён,и по щеке слеза любовьятечёт за ворот шерстяной.Он был растроган или пьян,петлял водитель между ям,нас наносили на экранлучи летящих встречных фарсквозь морось и машинный пар.Чем дальше осень от Москвы,тем первобытней слякоть ночи.И если отключить мозги,то за окном уже ни зги,и только двигатель клокочет,и фары серебрят виски,чертополохнутых обочин.Пробиться к свету без столбовфонарных мы уже не можем,как будто проводок проложениз центра по ложбинкам кожии по морщинам узких лбовдо зренья, до его основ.Электрик властен и безбожен.
34
Гораздо лучше по утрам,когда трава одета в инейи в сером небе облак синийскользит как шарик по ветрам.И куст заснеженной полыни,как хворост в сахарной муке,ни грустью зябкою простужен,а вышел в поле налегке,где никому никто не нужен,где никому никто не важен,где никому никто не страшен.Вот так свободно, налегке,все оставляя вдалеке,он отражается в реке,а не в застывшей за ночь луже.
35
В провинциальном октябреесть всё, что было до начала, —там так же карканье звучало,и так же в хрупком серебресосна иголками качалаи лист кружился запоздалый.С глазурным пряником в рукенас осень праздником встречала.
36
Приторможу. Тут мой рассказвильнул в запретный заповедник.И критик, предводитель массчитающих или последнихне масс, а пригоршней людских,воскликнул: – «Автор этот стихстащил у знатного поэта,который славой окрылён,литфондом признан, как же оннадеется, что не заметятв словесных играх плагиат?!Вас ждёт – литературный ад,забвенье и позор гремучий!Ни царь, ни чёрт, ни подлый случай,Ни одуряющий распадкультуры не прикроют зада.Плоды классического садажрецы надёжно сторожат».