Безымянная девушка

Едва хлеб с тихим шипением опущен в кипящее на сковороде масло, по кухне распространяется аппетитный запах. Я сознаю, что нет ничего вкуснее свежего хлеба в сочетании с теплым сливочным маслом и корицей. У меня урчит в животе.

Ной готовит аккуратно, сразу убирая за собой: скорлупу бросает в мусорное ведро, кухонным полотенцем промокает несколько капель пролитого молока, приправы возвращает на место в выдвижной ящик.

Я наблюдаю за ним, и словно буфер формируется между мной и напряжением, что я ношу в себе. Оно не исчезает, но, по крайней мере, я получаю временную передышку.

Возможно, многие женщины моего возраста именно так и проводят свои свидания субботними вечерами – в спокойной домашней обстановке, с хорошим парнем. Казалось бы, ничего особенного. Просто мы ведь уже с ним целовались, но нынешнее времяпрепровождение сближает нас больше, чем простой физиологический акт. И хоть мы с Ноа случайно познакомились в баре, мне кажется, он хочет по-настоящему узнать меня.

Из другого ящика Ноа достает подложки под посуду и матерчатые салфетки, из верхнего шкафчика – пару тарелок. На середину каждой он выкладывает по подрумяненному гренку, украшает оба ежевикой. Я даже не заметила, что Ноа подогревал сироп в кастрюльке, пока он щедро не полил им жареный хлеб с ягодами.

Я смотрю на блюдо, что он ставит передо мной, и чувствую, как меня переполняют эмоции, которым я даже не могу подобрать определения. Для меня многие годы уже никто не готовил – только мама, когда я приезжаю домой.

Я откусываю хлеб и издаю стон.

– Клянусь, в жизни ничего вкуснее не ела.

Часом позже бутылка «Просекко» опорожнена, а мы все еще беседуем, перебравшись на диван в гостиной.

– На неделе я поеду в Вестчестер к родителям на хануку, – говорит Ноа. – Но по моем возвращении мы могли бы что-нибудь придумать вместе на воскресенье.

Я наклоняюсь и целую его, ощущая вкус сиропа на его губах. Потом, когда кладу голову на его крепкую грудь и он обнимает меня, у меня появляется чувство, которого я не испытывала много месяцев, а может, и лет. Проходит несколько минут, прежде чем я нахожу ему определение: удовлетворенность.

Глава 26

8 декабря, суббота

Томас приходит за пять минут до назначенного времени. Похоже, пунктуальность – одна из новых привычек, которые он задался целью в себе выработать.

Его широкоплечая фигура заполняет дверной проем, на лице расплывается улыбка. Только-только пошел первый снег, и в его русых волосах сверкают тающие снежинки. Волосы у него чуть длиннее, чем обычно.

Томас протягивает букет красных тюльпанов и в благодарность получает долгий поцелуй. Губы у него холодные, пахнут мятой. Он крепче обнимает меня, желая продлить физическую близость.

– Пока достаточно, – сказано ему. Я игриво отталкиваю мужа.

Он вытирает о коврик мокрые подошвы и заходит в дом.

– Запах обалденный, – говорит он, на мгновение опуская глаза. – Я соскучился по твоей стряпне.

Его пальто отправляется в шкаф, рядом с легкими куртками, которые он носит в теплую погоду. Его никогда не просили увезти из квартиры именно эти вещи – и не потому, что он ушел слишком внезапно. Весна – символ надежды, обновления. Присутствие его одежды служит той же цели.

На нем свитер, который отражается в его зеленых глазах золотыми блестками; он знает, что это моя любимая вещь.

– Ты выглядишь восхитительно, – делает он комплимент. Протянув ко мне руку, нежно, едва касаясь, проводит пальцами по моим длинным распущенным волосам.

Свой серо-лавандовый наряд я сменила на черные замшевые брюки и кобальтовый шелковый топ. Но из-под черного мериносового кардигана по колено виден лишь клинышек цвета.

Томас садится на табурет у гранитного кухонного острова со встроенной плитой. Устрицы лежат на льду; из холодильника извлекается бутылка шампанского.

– Открой, пожалуйста.

Томас смотрит на этикетку и улыбается.

– Превосходный год.

Пробка с тихим хлопком выходит из бутылки, Томас наполняет два высоких бокала.

– За второй шанс, – предлагаю я тост.

В лице Томаса отражаются удивление и радость.

– Ты даже не представляешь, как я счастлив. – Голос его чуть более сиплый, чем обычно.

Я беру со льда одну синевато-серую раковину и протягиваю ему.

– Голоден?

– Как волк, – кивает он, принимая у меня устрицу.

Мясо барашка вытащено из духовки и поставлено на стол. Картофель будет готовиться еще несколько минут: Томас любит, чтобы он был поджаристым, с корочкой.

Наслаждаясь шампанским и устрицами, мы непринужденно беседуем. Потом, только Томас понес барашка к обеденному столу, раздается громкий перезвон. Он ставит поднос на стол и лезет в карман за телефоном.

– Тебе обязательно отвечать? – Важно, чтобы в вопросе не содержалось ни малейшего намека на упрек.

Томас возвращается на кухню и кладет телефон, экраном вниз, на столешницу. В нескольких сантиметрах от торта.

– Сегодня я хочу уделять внимание тебе одной, – говорит он.

Томас отходит от телефона и несет на стол графин с красным вином, за что я одариваю его душевной улыбкой.

Ваза с цветами поставлена в центр стола. Пылают свечи. По комнате плывет страстный голос Нины Симон.