Безымянная слава

— Я на твоем месте постарался бы почаще видеться с Марусей. Ведь любишь ты ее — значит, она должна понять это. Привыкнет она к тебе и…

— Значит, ходи за ней да хвостом виляй: «Полюби меня, бедного!» Так? — оскорбленно и обиженно прозвучал его голос. Степан уже раскаялся в своем совете, когда Мишук сказал: — Не подходит это Мишке Тихомирову, нет, Степа, не подходит… Люблю я ее, это правда. Уважаю даже. Хорошая она деваха, честная. Не вижу на ней ни одного пятнышка. Я бы с нею хоть сейчас в загс… А бегать да напрашиваться? — Он мотнул головой. — Нет!.. Больше я к ней хода не знаю, пока… сама не позовет. Слышишь? Позовет — пойду, только уж навеки, а не позовет… — Он махнул рукой и, не добавив ни слова, ушел.

Не сразу смог Степан взяться за работу после этого неожиданного и тяжелого объяснения; бродил между столами, смотрел в окно на заштилевшую по-вечернему бухту, старался как-нибудь смягчить, ослабить чувство виноватости перед Мишуком. И ничего из этих стараний не получилось, звучали в памяти слова о тонущем, мысли шли одна за другой, суровые, безжалостные. «Каждое, каждое семя зла дает росток, — думал он, — каждый росток живет, набирается сил, приносит свои горькие плоды… Так бездумно, по-мальчишески, не придавая этому никакого значения, в шутку я стал ухаживать за нею в первые дни знакомства… А она полюбила, полюбила сильно, глубоко… Исковеркал жизнь одной чистой души, а затем и другой… Что же делать, что делать? Уже ничего не исправишь. Раньше надо было думать, раньше надо было понять. Каждый нечестный поступок, даже пустяковый, незаметный, может привести к беде, к несчастью — для тебя ли, для других, какая разница!»

Пришел Дробышев, попросил Степана кое в чем помочь ему. Жизнь и труд продолжались.

4

Газета делала свое дело, комиссия Кутакина — свое, то есть, по существу, ничего не делала. Надежды заводского народа сначала сменились недоумением, потом недоверием, даже подозрительностью. Члены комиссии лазили по цехам, выискивали слабые звенья производства, фыркали, не скрывали своих сомнений в том, что завод не справится с выпуском массовой продукции — например, шахтных вагонеток. В цехах этих придирчивых, явно пристрастных следователей встречали все более недоброжелательно, дерзили им в ответ на ехидные вопросы, спорили с ними, не выбирая выражений. Председатель комиссии Кутакин заявил протест директору завода по поводу того, что рабочие литейного цеха высмеяли и освистали инженера Маховецкого.

— В тачку захотелось? — кричали они вслед Маховецкому. — Смотри, пузанчик, прокатим!

Директор завода Фомичев, человек независимый и резкий, ответил на жалобу Кутакина без дипломатии:

— Плохо дело!.. О тачке рабочие забыли и думать с тех пор, как вывезли на мусор хозяйских управителей и всяких холуев. А теперь вот вспомнили. Значит, довели вы их до этого. Своей волокитой довели.

— Либо вы немедленно обеспечите нам нормальные условия работы, либо комиссия уедет в Москву.

— А я поеду в Москву следующим поездом, и уж мы поговорим в ВСНХ и в редакции «Правды»…

В тот же день, в обеденный перерыв, Мишук Тихомиров, ни с кем не посоветовавшись, вывесил возле котельного цеха новую стенную газету под названием «Тачка». Стендом для заметок служил вырезанный из листового железа ярко-красный силуэт грабарской тачки, как она видится сбоку — с кузовом, оглобельками и настоящим колесом, пристроенным снизу. В газете было всего три заметки, но зато каких! Каждая заметка кончалась обещанием: «Эх, прокатим!»

На другой день утром Одуванчик рассказал Степану, который работал в еще пустой редакции:

— Конечно, Мишук переусердствовал. Это все говорят: и секретарь заводской партячейки Кравцов, и сам Фомичев. Но «Тачку» не сняли… Настроение рабочих на заводе такое, что «Тачка» приросла к стене… Конечно, Кутакин сбесился. Вчера вечером Кутакин и его товарищи засели в номере гостиницы и четыре часа стряпали протест в адрес ВСНХ. Обвиняют всех — Абросимова, Наумова, Фомичева, Кравцова в умышленном противодействии комиссии. К протесту они приложили вырезки смотровых материалов «Маяка» в доказательство того, что завод не приспособлен к выполнению заказа. Негодяи! Они, разумеется, забыли приобщить к этим вырезкам информацию «Маяка» о том, что уже сделано на заводе по заметкам рабкоров, как идет ремонт оборудования… Шулера!

— Откуда ты знаешь, что писала и чего не писала комиссия? — удивился Степан. — Можно подумать, что в номере Кутакина есть ванна, которой ты воспользовался по-нурински.

Личико поэта сразу стало пунцовым:

— Нет, ванны там нет… Но… если ты будешь молчать…

— Как камень? — усмехнулся Степан. — Ведь ты знаешь, что я люблю оригинальные сравнения. Итак, кто она?

— Она? Она прежде всего сердце! — напыщенно воскликнул Одуванчик.

— А вокруг сердца?.. Что там вокруг сердца?

— Ну, секретарша комиссии… Ты ее не знаешь, она приехала с Маховецким по вызову Кутакина.