Безымянное

Она обзванивала больницы со своего рабочего телефона — по списку, с востока на запад. Оставляла фамилию и номер, на случай если Тима привезут после. Операторы, как всегда, терпеливым голосом уверяли, что немедленно известят, если такой-то появится среди поступивших. Коллеги подходили и спрашивали, все ли в порядке. Конечно, разумеется, все в полном порядке. Вам ведь тоже приходилось обзванивать больницы в поисках родного человека? И снова Джейн упиралась в глухую стену невозможности объяснить. Да, это такая болезнь, называется… У нее нет названия. Это такой недуг, поражает в основном тех, кто… Ах да, на него нет статистики. «Все хорошо», — кивнула она и, повернувшись к телефону, принялась набирать номер очередной больницы.

Перезвонили где-то около пяти — аккурат под час пик. Но лучше поздно, чем никогда. Лучше так, чем ехать на опознание тела в морг. И все равно Джейн разозлилась, услышав, что его привезли целых два часа назад. Она бы уже подъезжала к больнице, а не висела без толку на телефоне. Каждый раз, когда Тим наконец отыскивался, именно этот порыв возникал первым — оказаться рядом с ним. А потом — никогда от себя не отпускать.

По пробкам она добралась до больницы лишь без четверти семь. Ей сказали, что он в приемной «неотложки». Пробравшись мимо ошарашенных каждый своей травмой пациентов и играющих на полу детей, она увидела Тима у дальней стены. Он сидел закутанный в одеяло, в черной шерстяной шапке, на фоне которой отчетливее розовела обветренная кожа — земляничного оттенка, не свекольного, который получается, когда обгоришь на солнце.

— Ты совсем обветрился… — проговорила Джейн.

— Как ты меня нашла?

— Обзвоном.

— Ты всегда меня находишь.

— С GPS было бы в разы проще. — Она присела рядом. — Где твой рюкзак?

— Они опасаются за пальцы на ногах. Слишком страшные волдыри.

— Где твой рюкзак, Тим?

— Я всего лишь зашел к Питеру. А из его кабинета меня уже понесло.

— Я же просила, без рюкзака никуда.

— Фрэнк Нововян дал мне шапку.

Джейн не сразу вспомнила, кто такой этот Фрэнк Нововян.

— Охранник?

— Мне стоило только заикнуться.

— Ты обещал всегда и всюду носить с собой рюкзак.

— Я ведь просто в соседний кабинет…

Они заехали в город за рюкзаком, а потом направились домой. Вела Джейн. Тим молча смотрел на череду безликих ночных кадров за окном. Когда он наконец заговорил, выяснилось, что истинную причину своего долгого нахождения на холоде фельдшеру из «неотложки» он сообщать не стал.

— Не сказал? Почему? Он же врач.

— Больше этим акулам пластыря ни полслова.

Джейн встревожилась. Они оба всегда верили в глубине души, что где-то есть чудо-специалист, который на таких случаях собаку съел. Его искали и в Рочестере, штат Миннесота, и в Сан-Франциско, и в Швейцарии, и ближе к дому — в клиниках от Манхэттена до Буффало. Были времена, когда Тим кидался к каждому человеку в белом халате — включая интернов и студентов. Были времена, когда он не раздумывая летел на другой конец света. А теперь ему трудно сообщить симптомы врачу в «неотложке»?

— А вдруг кто-то из этих акул пластыря найдет решение, Тим? Вдруг у них еще есть чем тебя удивить?

— Удивить? Меня уже ничем не удивишь.

На развязке они нырнули под эстакаду на Двадцать второе шоссе, где с обеих сторон четырехполосной трассы их приветствовали знакомые светофоры и торговые центры. Обмороженные руки Тима лежали на коленях, замотанные под многослойными варежками в эластичные бинты, защищающие от холода.

— Мне не нравится твой настрой, — сказала Джейн.

— Какой такой настрой?

— Безнадежный.

Дорога к дому вела через холм, фары высвечивали подкопченные выхлопной гарью слежавшиеся сугробы, похожие на отъевшихся ламантинов. Асфальт индевел под колесами, присыпанная солью обочина белела, словно кость.

— Я, наверное, шизанутый.

— Шизанутый?

— Я один такой, Джейн. Других случаев, кроме моего, не зафиксировано.

— Ты не шизанутый. Ты просто болен.

— Вот именно — на голову.

Как и положено хорошему юристу, он, логик, свято верил в силу прецедента. А у его мучений прецедента не существовало, как не существовало признанного врачами и клиническими исследователями возбудителя болезни — токсина, патогенного фактора, наследственного заболевания… Никаких физических признаков. Ни улик, ни прецедента, и специалисты лишь в затылке чешут. Остается только психика.

— Позвонил бы ты все-таки доктору Багдасаряну, — посоветовала Джейн.

Тим не ответил, и они заехали в гараж в молчании. Уже выключив двигатель и открыв дверцу, Джейн повернулась к мужу. Он, не моргая, смотрел сквозь лобовое стекло, и по отросшей за сутки щетине катились слезы.

— Ох, бананчик… — выдохнула Джейн.

Она положила руку ему на грудь и почувствовала судорожные всхлипы, отчаянные попытки не разрыдаться. Тим не любил плакать. Он боролся со слезами, как мальчишка борется со сном, когда разум вступает в схватку с телом и проигрывает. Видеть его плачущим оказалось так непривычно, что у Джейн невольно тоже закипели в глазах слезы — словно в детстве, когда жалость была естественной, как дыхание.