Безымянные могилы. Исповедь диверсанта. Хорватия

Пожалуй, время, проведенное в Хорватии, было одним из самых эмоционально насыщенных для нас периодов войны, если, конечно, уточнить о каких эмоциях идет речь. Порой настолько ярких, что кровь и по сей день бурлит в жилах, когда я вспоминаю об этом. Но это была война, время контрастов. Все вокруг казалось сюрреалистичной картиной, плодом работы больного воображения, трудно поддающимся рациональному объяснению. И даже сами люди. Порой, видя запутанный клубок последствий человеческих действий, мы были в шаге от того, чтобы заблудиться в причинах, подтолкнувших их к этим поступкам. Учитывая характер наших задач, роскошь невиданной величины.

Трудно было назвать это жизнью, но вместе с тем мы ощущали себя полными жизни. В каком-то смысле, мы были мертвецами, благодаря особенностям нашей работы, с другой стороны, по тем же причинам, мы были живее всех живых. Мы не различали полутонов и не позволяли себе размениваться на грошовые симпатии, но мы познали истинную сущность любви и ненависти, боли и сострадания, горечи и страсти. Мы ходили по краю и, если уж, позволяли себе испытывать некие чувства, то лишь всем сердцем, словно в последний раз. Мы стали фаталистами с приходом войны и потому, либо лили горькие слезы, либо светились от счастья, либо спасали жизни, либо забирали их. В этом мареве подобия жизни, окруженном нечеловеческой жестокостью и смертями, мы поддерживали друг друга, чтобы сохранять рассудок и продолжать делать нашу работу. Я и Моррис. На этот раз в Хорватии.

Мы попали в город под названием Сплит ранней весной 45-ого года. Это второй по величине город Хорватии после Загреба. Наряду с другими прибрежными городами, Сплит делит Адриатическое море с Италией, находящейся по ту сторону залива, откуда мы и прибыли в Хорватию. Мне тогда было 26 лет, Моррис на год старше меня. Это было время заката усташей, Хорватских фашистов, которые при помощи Славко Кватерника, являвшегося по сути их марионеткой, как, впрочем, и многие другие, объявили Хорватию независимым государством. Они были у власти с 41-ого по 45-ый года, хотя последние были для них довольно шаткими и опасными, по причине очевидной близости победы антифашистской коалиции и падения Германии, покровительство которой сыграло немаловажную роль для этих выродков.

У нас были все основания полагать, что русские возьмут Хорватию и освободят ее от фашистского гнета, но это лишь спровоцировало бы бегство лидера усташей Анте Павелича с его ближайшими соратниками. Кроме того, мы не могли знать, что Гитлер покончит с собой и немцы сдадутся советскому союзу. Поэтому нашей задачей было внести, как можно более едкий разлад в довольно теплые, ввиду общности интересов, отношения Павелича с Гитлером, дабы, в случае побега, один не смог обратиться за помощью и поддержкой ко второму, и под его надзором организовать повторный геноцид в Европе. Разумеется, если бы мы знали, что Германия падет после паники Гитлера, мы поступили бы совершенно иначе. Несмотря на это, наши действия привели к смерти нескольких подстилок фюрера, занимавших высокие посты в НГХ.

– Кватерник… я помню это имя, – задумчиво произнес Джейкоб, – мне рассказывали о его сыне. Как его звали? Юджин?

– Евген, – поправил внука мужчина, запив свою речь потеплевшим пивом.

– Он вроде своей смертью умер, ну, то есть разбился в автокатастрофе.

– Все было иначе, Джейк. То была не авария, а грамотно спланированная акция мести, разыгранная таким образом, чтобы донести мысль до лидеров Аргентины.

– Зачем? – спросил Аарон.

– Месть ради мести. Мы отыскали почти всех немцев, совершавших военные преступления, продиктованные нацистской идеологией не для того, чтобы призвать к справедливому суду, а, чтобы обрушить на их головы заслуженную кару. Так было после второй мировой, так было и после Мюнхена.

– Почему с Павеличем тянули так долго? – спросил Джейкоб.

– Видишь ли, мы ясно сознавали, что этому гаду некуда податься, кроме Аргентины и мы всегда сможем найти его там. Тем не менее, разведслужба присматривала за ним, пока мы охотились за теми, чьи пятки сверкали по всей Европе. А когда мы закончили, решили расплатиться по старым долгам и обратили свое внимание на тех, кто бежал крысиными тропами.

– А старший Павелич?

– Его ранили сербские ополченцы. Вскоре после покушения он скончался у себя дома.

Нахмурившись, мужчина попросил внука передать ему очередную бутылку пива и продолжил.