Беззаботные годы

Но поездка в деревню! Как она соскучилась по деревне! Они будут сгребать сено и, может, как обычно в этой части страны, собирать хмель, а до моря оттуда всего девять миль! Она давным-давно не видела моря. Но не следует забывать, что она едет работать, учить девочек; она много думала о них все лето – такие разные, но у каждой свои достоинства, которые она старалась выявить, и небольшие изъяны, для исправления которых, как она опасалась, ей не хватает строгости. К примеру, Луизе, ее старшей ученице, которой уже исполнилось пятнадцать, следовало бы усерднее заниматься по предметам, которыми она не интересовалась, однако она очень умно действовала, добиваясь своего, и намеренно затягивала их споры после утреннего чтения Шекспира, чтобы подольше не переходить к латыни или математике. В последнем учебном году мисс Миллимент начало казаться, что Луиза переросла учебу в компании Полли и Клэри, поскольку ни та, ни другая не могли тягаться с ней. Разумеется, обе были двумя годами младше, а это очень много в их возрасте. Луиза стала вялой и высокомерной, и во время пятничных обедов мисс Миллимент заметила, что ее отношения с матерью стали несколько натянутыми. Она уже взрослела, в то время как Полли и Клэри оставались детьми. Полли не внушала беспокойства. Казалось, она с удовольствием читает Шекспира, не выказывая ни малейшего желания стать актрисой, с искренним восхищением слушает сочинения Клэри, не пытаясь соперничать, не жеманничает и спокойно относится к своей внешности, хотя, как ребенок, она очень мила и обещает в будущем стать красавицей. Она вся исполнена непосредственности и энтузиазма; нравственные вопросы, от которых Луиза уклонялась ловко и с проблесками остроумия, а Клэри почти в слезах разражалась обличительными речами, Полли подолгу обдумывала с таким неподдельным беспокойством и прямотой, которые особенно импонировали мисс Миллимент.

Но ее любимицей (хоть она и винила себя за это) все-таки была Клэри. Она не обладала ни миловидностью Полли, ни эффектностью Луизы, была круглолицей и веснушчатой, с желтоватым цветом лица, жидкими и прямыми волосами мышиного оттенка, ее улыбку портили щелка между передними зубами и стальная скобка на них, она грызла ногти, часто дулась и в некоторых отношениях была самой заурядной, не слишком привлекательной девочкой, но она многое подмечала, и в том, как она это делала и потом писала о своих наблюдениях, мисс Миллимент чувствовала нечто незаурядное. В прошлом году вместо сочинений, имитирующих сказки с антропоморфными животными, она начала писать рассказы о людях, доказывающие, что она чувствует, догадывается или знает о них поразительно много для тринадцатилетнего ребенка. Мисс Миллимент поощряла ее, всегда давала ей задания, в которых она могла проявить свой дар, зачастую заставляла ее читать отрывки сочинений вслух и педантично указывала на значение слов, употребленных слишком вольно или неточно. Все это вдохновило Луизу, которая не любила, когда ее затмевали, больше писать самой, и она сочинила трехактную пьесу – семейную комедию, неожиданно зрелую и забавную. Обеим девочкам прямая дорога в университет, думала мисс Миллимент, но без особой надежды, так как в семье Казалет не стремились дать образование дочерям.

Так она медлила на полу, стоя на онемевших коленях над переполненным чемоданом. Она закончит укладывать вещи, пойдет к телефону-автомату и вызовет такси с ближайшей стоянки. Лучше сначала добраться до вокзала и купить билет, а уж потом, если останется время, выпить чаю с сосиской в тесте или еще чем-нибудь таким же аппетитным.

Много позднее, пока ее везли на вокзал (она даже не помнила, когда в последний раз ездила в такси, и это расточительство, несмотря на всю его необходимость, сверлило ее), она с внезапной тревогой поняла, что поскольку жить будет на полном пансионе, то вряд ли сможет рассчитывать на прежние размеры жалованья: скорее всего, по всей справедливости из него будет удержано не меньше трех фунтов, в то время как ей все равно придется платить двадцать восемь шиллингов за аренду комнаты у миссис Тимпсон, или она останется без крыши над головой. «Ну-ну, Элеонора, сначала доживи, а там будет видно, – упрекнула она себя. – Что стоят твои ничтожные беды по сравнению с трудностями, с которыми столкнулся бедный мистер Чемберлен?» Она читала Times каждый день и видела, к чему все идет: эта прекрасная и надежная страна, похоже, вновь очутилась на грани кровопролития и катастрофы.

* * *