Беззаботные годы

Мисс Миллимент (с воодушевлением, от которого у нее все валилось из рук) укладывала вещи. Получив письмо от Виолочки, она, как ее и просили, дошла до телефона-автомата и позвонила в Милл-Фарм. Телефоном она пользовалась редко, поэтому очень беспокоилась, что будет плохо слышно, но Виолочка отчетливо объяснила, что в пятницу днем надо сесть в поезд в четыре двадцать с вокзала Черинг-Кросс, доехать до Бэттла, и там ее встретят. И вот теперь, в пятницу утром, она открыла самый большой из отцовских чемоданов (увы, плесень, похоже, попортила матерчатую подкладку), разложила его на кровати и принялась набивать вещами. Летней одежды как таковой у нее не было, она просто одевалась не так тепло, как зимой. Но отсутствие этого выбора не избавило ее от крайней степени замешательства. Бледно-серые и кофейные фильдеперсовые чулки, которым явно недоставало пар, в неожиданном количестве занимали единственный стул. Она понятия не имела, что у нее их так много, и была обескуражена тем, что лишь некоторые из них подходят один к другому. Пары гигантских трикотажных панталон были свалены в одну кучу, несколько шерстяных жилеток (единообразного бледно-серого цвета) – в другую. Когда-то давно она слышала от кого-то, что укладывать вещи надо начиная с тех, которые ближе всех к коже, и двигаться дальше наружу. Однако она то и дело забывала это, в мучительных раздумьях делая выбор между своим бутылочно-зеленым костюмом из джерси и меланжевым твидом оттенка вереска. Встала также проблема с кардиганом: серо-стальной, кажется, был попорчен чем-то вроде засохшей овсянки, а бежевый – явно молью. Ее лучший горчично-коричневый фуляр обязательно надо было взять для вечеров. Подвязки! Вечно она теряет их, так что лучше взять все, какие только найдутся. Чулки все равно приходилось подтягивать, но благодаря подвязкам они хотя бы не сваливались с ног. Ее ночные рубашки (одна настоятельно нуждалась в стирке, зато другую она надевала всего несколько дней) висели на железном изголовье кровати. Были еще две рубашки из ткани «вайелла», которые ей сшила кузина домовладелицы; по фигуре они были подогнаны плоховато, но надевать под кардиган – в самый раз. Несессер для туалетных принадлежностей выглядел плачевно. Он опять-таки принадлежал ее отцу, и у нее сложилось явственное впечатление, что он отнюдь не водонепроницаемый; она решила завернуть мочалку и зубную щетку в газету, прежде чем класть в него. Брать много книг она не станет – несомненно, в доме, принадлежащем семье Казалет, они имеются в более чем достаточном количестве, и ей наверняка разрешат читать их. На второй паре туфель, коричневой, на шнурках, требовалось сменить подметки, на одной из них уже была видна дыра, подошвы совсем истерлись. Господи, как же ей уместить все это в единственный чемодан? Она начала запихивать в него вещи, сначала разложила на дне фуляр, надеясь, что он не совсем изомнется, а потом кучей свалила сверху остальное. Переполненный чемодан никак не закрывался. Ей не хотелось звать на помощь миссис Тимпсон: с тех пор, как она сообщила ей, что на некоторое время уезжает, в доме возникла характерная атмосфера. Миссис Тимпсон, видимо, считала, что ее должны были предупредить заранее, но ведь это абсурд, поскольку она все равно будет получать плату за комнату. Стало ясно, что чемодан закроется только в том случае, если вынуть оттуда кардиган. Или просто надеть его? Но ей свойственно обильно потеть, а путешествовать полагается, само собой, в лучшем пальто, которое и без того довольно плотное. Ничего не поделаешь, придется брать два чемодана, а значит, ехать в такси, которое от Стоук-Ньюингтон до Черинг-Кросс могло обойтись фунта в два. И даже больше. Так что она набралась храбрости и утром сняла со счета десять фунтов. «Я отправляюсь в поездку», – объяснила она прежде, чем кассир успел сказать хоть что-нибудь. Она встала на колени, чтобы вытащить из-под кровати второй чемодан. Он оказался тяжелым и неподатливым, и она вспомнила, что он набит бумагами, фотографиями и несколькими фарфоровыми вещицами, которые она хранила, как память о доме: чайником для заварки, расписанным примулами, и парой блюд для фруктов с виноградом и вишнями в центре и темно-синим с золотом ободком. Все эти вещи придется выложить в комод, значит, они окажутся в пределах досягаемости любопытных глаз миссис Тимпсон. Ну что ж, письма Юстаса она возьмет с собой – их не должен видеть никто, а в остальном будет надеяться на лучшее. Она уезжает! Как несказанно ей повезло! Вдобавок приглашение пришло в конце длинного лета, когда она уже была готова признать, что немного устала от одиночества. Не столько днем, когда она вполне могла развлечь себя в галереях, а по вечерам, когда уставали глаза и читать удавалось не всегда и не так долго, как ей хотелось бы. Вот тогда непродолжительная беседа оказалась бы кстати, если бы было с кем.