– Так, парни, ну-ка изобразили на мордах лица бодрость и свирепость, – коротко инструктирует Артем всех окружающих. – Кто не может, лучше пока назад оттянитесь, с глаз долой. Этот хмырь должен перед собой видеть злобных и беспощадных монстров, которым вся их шайка-лейка – так, на один зуб, слегка размяться. Он пока по полю мимо трупов своих подельников топал, уже нужный настрой получил. Теперь надо картинку завершить грамотно.
В наших рядах – слабое шевеление. Большая часть резервистов отходит к ближайшим домам, а их место занимают самые здоровые из «стрижей» и костромские омоновцы. У этих с фактурой полный порядок – натуральные головорезы. Я богатырскими статями не выделяюсь, а потому пытаюсь отступить в задние ряды.
– Куда? – тормозит меня Артем. – А ну вернись, рядом со мной стоять будешь!
– На фига?
– Ты себя в зеркале видел? – по-еврейски, вопросом на вопрос, отвечает Артем. – У тебя ж вся куртка в засохшей крови! Рукава реально в кровище по локоть… Да еще разодрана так живописно. Костюмерная «Мосфильма» отдыхает. Да он от одного твоего вида в штаны жидко накидает…
– Это да, – вздохнув, киваю я. – Угробил куртку. Почти новая была, а теперь – и не отстирать, и не зашить, только на выброс. Где теперь другую такую достану?
– Ну ты, Саныч, и этот… – в голос ржет Кенни. – Франт, ядрен батон. Тут до вечера бы дожить, а он по поводу куртки изгвазданной температурит.
Гогочущего Кенни поддерживают сначала омоновцы, а потом и вообще все собравшиеся. Почти дошедший до нас парламентер, относительно ободренный тем, что его до сих пор не пристрелили, услыхав громкий хохот доброй дюжины здоровых мужиков, чуть присел и замер, словно заяц, готовый задать стрекача.
– Че ты там трешься, убогий?! – гаркает Кенни. – Потерялся?! Маму ищешь?! Сюда иди, коль приперся, не тронем!
– Кстати, Игореха, спасибо за идею, – легонько толкаю я Боровкова в бок.
– Какую идею?
– По поводу нового позывного. После всего, что тут произошло, Татарином быть как-то совсем западло. Уж лучше тогда и правда Франтом.
– А-а-а, – понимающе тянет тот. – Да всегда пожалуйста, мне для хорошего человека не жалко, пользуйся.
Парламентер, все так же на полусогнутых, приближается к нашим импровизированным окопам метров на десять-пятнадцать.
– Э-э-э… Вечер в хату… В смысле, вечер добрый…
– Это для кого как, – многозначительно бросает уже вошедший в роль Фишер.
Посланный паханами практически на убой и отлично это осознающий уголовник, сявка на побегушках, по роже и повадкам за версту видно, ощутимо бледнеет.
– Не бзди, – чуть обнадеживает его Артем. – Сказали, что не тронем, значит, не тронем. Чего надо?
– Так это, прислали меня… Насчет переговоров, значит… Ну, чтоб краями разойтись…
Артем широко и совершенно искренне улыбается доброй улыбкой голодного нильского крокодила.
– А кто вам, упырям, сказал, что мы хотим с вами краями расходиться? Нам и так хорошо. Положим вас тут столько, сколько сунется, а потом, когда вы назад впереди собственного визга рванете, пойдем следом. И будем вас, как стадо, гнать и резать, пока вы не кончитесь.
При слове «резать» парламентер бросает взгляд на меня, на покрытые коркой бурой, давно подсохшей крови рукава моей куртки, на нож в ножнах, висящий на плечевой лямке моей РПС. Поймав его взгляд, я стараюсь максимально точно повторить улыбку Фишера. Все, поплыл клиент! В круглых глазах шкета уже не страх, панический ужас. Да и колени начали ощутимо подрагивать. Спекся.
– А вообще не по чину нам, дружок, с тобой разговоры разговаривать. Передай своим «буграм»: хотят серьезного толковища – пусть сами и приходят, а не «шестерок» вроде тебя подсылают. И предложения пусть выдумывают выгодные. А не предлагают то, что мы и без них сами возьмем. Все понял?
Парламентер быстро и мелко закивал, будто китайский болванчик.
– Вот и молодец. И еще, – Фишер кидает бандиту почти пустой мешок, в котором лежит что-то круглое, вроде футбольного мяча, – своим отнеси, пусть поглядят и подумают.
Поймавший мешок урка смотрит на него с нескрываемым подозрением.
– Да не бзди, говорю, – в голос хохочет Артем. – Не бомба. Хочешь – сам глянь.
Тот сует нос в мешок и едва не отбрасывает его в сторону.
– А вот это зря. – В голосе Фишера теперь слышится неприкрытая угроза. – Отнесешь и отдашь лично паханам в руки. И не дай бог, я узнаю, что не донес, – лично тебя на ремешки порежу. То-о-оненькие такие. Все понятно?
Уголовник смотрит на «особиста» словно кролик на удава и медленно кивает.
– Тогда свободен. И своим скажи, пусть думают быстрее. Времени им – до утра. Не надумают, пусть пеняют на себя. Но если утром мы ничего интересного от них не услышим, лучше вам самим позастрелиться. Не так больно и страшно подыхать будет.
Сообразив, что Фишер уже все сказал, парламентер во все лопатки припустил назад, к роще. Мешок болтался в его безвольно опущенной руке и молотил бегущего по ногам, но он этого, похоже, не замечал.
– Артем, а что там?
Конечно, догадки на эту тему у меня имеются, но хочется узнать, так сказать, из первых рук.