Безжалостное обольщение

У Масперо было закрыто, на дверях — перекладина, на окнах — ставни; выходной. Женевьева пошла дальше, пока не очутилась возле дома, который когда-то показал ей Николас. Не давая проснуться своим дурным предчувствиям, она дернула за колокольчик. Сайлас открыл дверь и окинул ее взглядом, как всегда лишенным какого бы то ни было выражения.

— Ну что? — недовольно спросил он.

— Месье Делакруа здесь, Сайлас? — Желто-карие глаза смотрели умоляюще, и он вздохнул.

— Месье занят и не захочет, чтобы кто-то увидел тех, кто сейчас у него. Идите-ка лучше наверх. — Он открыл дверь пошире, и Женевьева проскользнула в переднюю.

Сайлас не дал ей осмотреться, а быстро провел по лестнице в большую спальню. Женевьева сразу же поняла, что спальня принадлежит Доминику: в ней стоял его запах, мебель несла отпечаток его изысканного вкуса — ничего общего с кричащей роскошью Рэмпарт-стрит.

— Ждите здесь, — сказал Сайлас. — Может быть, мне лучше запереть дверь?

— О Сайлас! — Женевьева вспыхнула от смущения. — Я не пойду туда, куда мне не следует ходить.

— Вам прежде всего не следовало приходить сюда, — напомнил он, едва заметно ухмыльнувшись, и закрыл дверь.

В обеденном зале с высоким потолком Доминик, постукивая пальцами по столу из красных тропических пород дерева, оглядел лица сидевших вокруг шестерых мужчин.

— Очень заманчивая идея, джентльмены, поздравляю. Но очень дорогая и трудновыполнимая.

— Недостатка в деньгах не будет, Делакруа, — сказал элегантный господин с аскетическим лицом. — А выполнение сложных и рискованных проектов — это ведь именно то, чему вы так или иначе посвящаете свое время и незаурядные способности.

Доминик улыбнулся, прищурился, подлил вина гостям, сидевшим рядом, и передал графин дальше.

— А что будет делать Наполеон, если нам удастся освободить его из ссылки?

— Это он решит сам, — ответил другой мужчина. — Мы, разумеется, будем счастливы принять его здесь, если он пожелает. Но у императора могут быть иные планы.

— Скорее всего, — пробормотал Доминик. — Не представляю себе императора без империи. Говорят, на Эльбе он создал свое королевство.

— Если вы преуспеете в своей миссии, Делакруа, полагаем, вы охотно предложите Наполеону любые услуги, которые ему понадобятся?

— Если он решит снова воевать? — Брови Доминика взлетели вверх. — Однако, прежде чем подставлять свою шею, джентльмены, я хотел бы быть уверенным, что у императора есть шанс на успех.

— Разумеется, — ответил аскетичного вида джентльмен, не скрывая презрения. — Мы все хорошо помним, что вы действуете только из корыстных побуждений, Делакруа, а не из принципиальных или идейных соображений.

— Рад, что вы это помните, — любезно заметил Доминик. — Еще вина?

На том обмен колкостями, напомнивший о сути взаимоотношений между гостями и хозяином, завершился, и Сайлас, вошедший в обеденный зал, услышал лишь, как все рассыпаются в комплиментах друг другу.

— Ну что там? — Доминик взглянул через плечо на матроса-слугу, остановившегося позади его стула.

Сайлас, если бы его не позвали, никогда не решился бы войти во время деловых переговоров хозяина, поэтому Доминик понял, что случилось нечто важное, и, когда матрос попросил его выйти на минутку, тут же извинился перед гостями и вышел в холл.

— Мадемуазель пришла, — непроницаемо уставившись в стену, сообщил слуга Сайлас.

— С ней все в порядке? — Почему-то этот вопрос показался Доминику более важным, нежели все «зачем» и «почему», которые могли возникнуть по поводу столь нежданного и неуместного визита.

— Кажется, она немного расстроена, месье. Я провел ее в вашу комнату наверху. Доминик кивнул.

— Проследи, чтобы она никуда не выходила. Я выпровожу гостей, как только смогу. — И вернулся в обеденный зал, с искренней приветливостью улыбаясь сидевшим за столом мужчинам:

— Джентльмены, вынужден просить вас извинить меня. Дела неотложной важности… — Вежливый жест завершил фразу и встречу, к всеобщему удовольствию.

Все немедленно поднялись с учтивым пониманием истинных креольских джентльменов и, откланявшись, покинули дом.

Доминик поднялся наверх поспешнее, чем было в его привычках, и Женевьева, явно чем-то встревоженная, при его появлении резко повернулась от окна, через которое смотрела во двор.

— Пожалуйста, не сердись, Доминик. Я не вынесу, если на меня сегодня еще кто-нибудь будет кричать.

— Я не сержусь, — сказал он. — И когда это я на тебя кричал?

Она неуверенно улыбнулась:

— Никогда. Когда ты сердишься, ты становишься очень спокойным, но это еще хуже.

— Что случилось, фея? — Он взял ее ладони в свои и подул ей на пальцы. — Да ты совсем замерзла, Женевьева!

— На улице прохладно, а я забыла перчатки.

— Ты обедала? — Доминик решил, что с рассказом можно и повременить, по крайней мере пока она перестанет выглядеть такой потерянной и несчастной. — Давай спустимся в библиотеку, и Сайлас принесет нам супу.