Безжалостное правление

Мои мышцы напрягаются, когда щеки Лизы становятся пунцовыми и она напрягается. Я обвожу взглядом мужчину, посмевшего оскорбить ее, и держу его на расстоянии вытянутой руки.

На сцене Паулина что-то шепчет Лизе. Я догадываюсь, что это слова поддержки, потому что, едва кивнув Лизе, пожилая женщина расстегивает лифчик.

Черт. Лиза собирается обнажить все ради этих недостойных засранцев. Она колеблется, удерживая лифчик на месте, не готовая обнажить себя, но этот момент длится недолго. Медленно она позволяет лифчику упасть вперед, и ее пышные сиськи вырываются на свободу, слегка подпрыгивая.

Внутри меня вспыхивает жар. Я и не думал, что можно испытывать такие противоположные эмоции одновременно. С одной стороны, мой член болит. Ее сиськи идеальны — идеальный размер, идеальный цвет, идеальная форма — как я и знал. Но с другой стороны, необходимость делить вид с мудаками в этой комнате вдохновляет на насилие. Они не заслуживают того, чтобы дышать одним воздухом с ней, а тем более смотреть на ее обнаженное тело.

Комната разражается криками и возгласами, и я срываюсь с места, потянувшись за пистолетом на поясе, но вспоминаю, что оставил его дома, зная, что меня не пустят в Убежище с оружием.

Ничего страшного. Я уже много раз убивал голыми руками. И начну с того ублюдка, что сидит передо мной.

Он самый громкий, самый требовательный и самый грубый. Он выглядит как среднестатистический финансовый придурок, в строгом костюме, с плохой расческой и самодовольным видом. Я получу огромное удовольствие, наблюдая за тем, как этот мудак истекает кровью.

— Снимай все это, — кричит ублюдок. — Покажи нам уже свою киску. У нас нет всей ночи… если только мы тебя не купим.

Лиза не может скрыть свой страх или испуг в этот момент, но толпе все равно. Они питаются этим. Этих больных ублюдков это заводит. Им нужны ее страдания, они хотят видеть ее слезы.

Даже сейчас, когда ее руки обхватывают стройную талию, а соски морщатся на холодном воздухе, это только поднимает ставки. Она уже удвоила свои деньги, а торги все еще продолжаются между двумя мужчинами. Они оба затаили дыхание.

— Я выиграю эту сучку, а когда выиграю, то выебу все ее дырки, — говорит Членосос своему другу, потирая руки. — Она будет далеко не девственницей, когда я с ней покончу, и сгодится только для борделя.

Что-то темное и опасное ползет по моим венам, и я не могу больше сдерживаться. Я планировал держать насилие за закрытыми дверями, но этот человек только что подписал себе смертный приговор. Пришло время покончить с этим дерьмом.

Я тянусь к пустому бокалу из-под шампанского, брошенному на один из столов. Шум толпы заглушает звук моего следующего шага. Крепко ухватившись за ножку, я разбиваю бокал о край стола. Он разбивается вдребезги, оставляя идеально зазубренный край.

Слабое жжение тлеет в моем нутре, становясь все жарче с каждой секундой, пока я жду подходящего момента для удара.

— Ну же, маленькая русская куколка, покажи нам розовое между твоей кис…

Он не успевает закончить фразу, как я всаживаю стакан ему в шею. Удовлетворение проникает в мой организм, когда он падает на землю, крича в агонии.

Я опускаюсь на колени рядом с ним. Если бы у меня была возможность, его смерть была бы гораздо более затянутой и мучительной, но, учитывая публичное место, я остаюсь простым.

— Вот что ты получишь за то, что был больным ублюдком, — шиплю я ему в ухо, выкручивая осколок стекла. Кровь льется из его шеи как струйка.

Бросив последний взгляд на его разбитую фигуру, я встаю, чувствуя, как шок прокатывается по толпе. Зал коллективно затаил дыхание.

Хорошо. Пусть это послужит предупреждением для остальных. Доннелли не будут в восторге от того, что я открыто убил одного из их клиентов, но я уверен, что смогу найти способ загладить свою вину. Возможно, подарочная корзина с АК-47. Но сейчас меня волнует только одно — чтобы Лиза избавилась от издевательств этого парня.

Она вглядывается в толпу, и на ее лице появляется выражение ужаса. Она ничего не видит, но слышит, как разворачивается хаос, и даже чувствует металлический привкус крови в воздухе. Цвет исчезает с ее лица, и она готова броситься бежать.

Ей некуда бежать. Негде спрятаться. Куда бы она ни пошла, я найду ее.

22

Лиза

— Ну же, маленькая русская куколка, покажи нам розовое между твоей кис…

Он не договаривает фразу до конца. Вместо этого он издает звук, который можно описать только как агонию. Это частично бульканье, частично крик, но все это боль, а затем стук чего-то или кого-то, упавшего на землю.

И тут же все словно останавливается. Аукционист умолкает, как и толпа, и по залу разносится лишь паническое бормотание.

Я вглядываюсь в зрителей, чтобы понять, что происходит, но могу различить лишь смутные очертания. Никто не двигается, несмотря на чувство ужаса, охватившее комнату.

Один голос слышен лучше других — глубокий, хрипловатый и до боли знакомый.

— Она моя за полмиллиона долларов, — провозглашает он над затихшей толпой. — Кто-нибудь хочет бросить мне вызов?

Из зала не доносится ни звука.

— Раз, два… Аукцион окончен.

Моя кровь становится ледяной.