Безжалостные боги

Надя должна попрощаться с ним здесь раз и навсегда.

Она очень медленно кивнула, в очередной раз собираясь сделать то, что должна. Надя в последний раз поцеловала его неподвижные губы, а затем взяла ворьен и отрезала прядь волос, на которой крепилась золотая бусина.

– Я люблю тебя, Малахия Чехович, – прошептала она. – Но никогда не говорила тебе об этом. И уже никогда не смогу сказать, за что буду злиться на тебя вечность и никогда тебе этого не прощу.

Она положила руку на костяной ворьен, все еще торчавший из его груди, и застыла. Ей хотелось знать, как это произошло. Как этот кинжал смог оборвать жизнь парня, который столько всего пережил. Рыдания вновь сотрясли ее тело.

Париджахан накрыла ладонью руку Нади и выдернула ворьен.

Ее горе пыталось отыскать что-то, на что выплеснуться, кого сделать козлом отпущения. И обратилось на того, кто держал кинжал, оборвавший жизнь Малахии. Надя готова убить еще одного транавийского короля. Готова вечно поддерживать этот проклятый цикл.

Но он исчез. А на том месте, где он стоял, осталась лишь лужа крови.

Надя не запомнила, как добралась до подножия горы, потому что последствия того, как ее разорвали на части и собрали вновь, наконец достигли ее. Так что она даже не сразу поняла, что гора раскололась пополам, а ее боги все-таки отвернулись от нее навсегда.

Надя очнулась в теплой сухой постели. Но это стало слабым утешением, когда она свернулась калачиком в надежде защититься от боли потери, которая, судя по всему, не собиралась выпускать ее из своих объятий.

Воздух ощущался как-то неправильно. Что-то основополагающее разлетелось на куски, и теперь мир еще сильнее устремился навстречу хаосу. Потеря богов – всех до единого – ощущалась тяжким грузом, словно мир лишился красок. Все казалось неправильным.

Дверь открылась. А затем раздался вздох Париджахан.

Через мгновение кровать просела, и аколийка легла рядом с ней.

– Я знаю, что ты не спишь, – сказала она.

Надя ничего не ответила. Она сжала пальцы на покрытой шрамом руке и прижала кулак к груди.

– И знаю, что тебе не хочется двигаться до самой смерти. Мне не хочется торопить твое горе.

– Вот и не надо, – перебила Надя, наконец повернувшись к подруге и усаживаясь на кровати.

Темные волосы Париджахан разметались на подушке, а в глазах виднелась усталость.

Париджахан открыла рот, чтобы что-то сказать, но Надя вскинула руку.

– Давай не будем говорить о том, что произошло. Не будем обсуждать, насколько все стало хуже. Я этого не вынесу. Скажи лучше, где мы находимся?

– В деревушке у самого леса Дозвлатеня, на западе. Оказывается, Тачилвник не такая уж и большая часть леса, если не пытается удержать тебя в своих сетях навсегда. Надя, я тоже чувствую это. Какой-то… надлом.

Но Надя покачала головой.

– А где Серефин?

– Никто не знает. Мы нашли Катю, Остию и Рашида… Он в порядке, но сломал запястье. Мы так и не смогли отыскать Кацпера и Серефина.

У Нади не возникло даже тени беспокойства за транавийцев. Серефин убил Малахию. Может, он погиб, когда рушилась гора. Тогда одной проблемой станет меньше.

– Хорошо.

– Надя…

Но она спрятала лицо в ладонях. Она никогда не чувствовала себя такой одинокой.

– Здесь есть священнослужитель, который хочет поговорить с тобой, – осторожно начала Париджахан.

– Нет.

Аколийка молча кивнула.

– Он умер, ненавидя меня, – с трудом выдавила Надя.

«Он сказал, что любит тебя», – поправила она саму себя. Но в тот момент он уже осознавал, что умирает. Ее предательство ничто не могло обелить. Надя уставилась на картину с цветами, висящую на стене, но почти не видела ее.

– Я совершила ужасный поступок, Пардж, и…

Но аколийка перебила на нее:

– Не надо, Надя. Не кори себя.

Надя подтянула колени к груди и вновь закрыла лицо руками, чувствуя, как подступают слезы. Она потеряла свою богиню, предала всех богов и парня, которого любила. Но не понимала, кого ей следовало оплакивать в первую очередь. Какая из потерь ранила ее сильнее. Потому что сейчас болело все, и она не видела смысла в своей жизни. У нее ничего не осталось. За последнее время она лишилась своего дома, Кости, Малахии, всего и вся…

– Он был чудовищем, но в то же время очень хорошим парнем, – сказала Париджахан. – И мы обе знаем, что он не хотел бы, чтобы ты чахла из-за его смерти.

– Мы обе знаем, что ему бы хотелось, чтобы его смерть оплакивали как можно более трагично, – шмыгнув носом, возразила Надя.

Париджахан рассмеялась, но смех прозвучал надломленно. Надя не смогла разобраться в своих эмоциях. В ней бурлили гнев, потому что она столько потеряла, что никому не понять размеры ее трагедии. Сожаление, потому что Малахия и Париджахан были настолько близки, что аколийка имела полное право горевать.