Кейдж берёт кухонные ножницы из моей руки, кладёт их на стойку и притягивает меня к себе, не ослабляя нежной хватки на моём запястье. Уговаривает, а не требует.
Просьба, не приказ.
Кейдж обвивает мои руки вокруг своих плеч, затем обхватывает меня за талию, притягивая меня вплотную к себе, и смотрит на меня сверху вниз, говоря низким голосом:
— Я не переставал думать о тебе с того дня, как мы встретились. Я не из тех, кто зацикливается на чём-то, но я зациклился на тебе. До такой степени, что моё внимание рассеивалось. До такой степени, что это мешало моей работе. Я не могу выбросить тебя из головы, и я пытался. Честно-честно. Но всё без толку. Поэтому я оставил попытки. Я не собираюсь играть с тобой в игры. Не буду пытаться держать тебя в неведении. Я сказал тебе, что чувствую и чего хочу. Буду делать это до тех пор, пока ты не почувствуешь себя в безопасности, чтобы сделать следующий шаг, или пока тебе не надоест это, и ты не скажешь мне, чтобы я отвалил. Не нужно нервничать рядом со мной. Я самый непредсказуемый человек, которого ты когда-либо встречала. То, что я хочу от тебя, не изменится, если ты скажешь что-то не то. Моё желание в отношении тебя останется неизменным, даже если ты наберёшь вес, подстрижёшь волосы или решишь стать вегетарианкой. Оно не изменится, даже если ты скажешь, что больше никогда не желаешь меня видеть, и мы разойдёмся в разные стороны. Я выполню твою просьбу, но это не заставит меня перестать хотеть тебя. Но ты должна знать... — Кейдж колеблется. — Ты должна знать, что я не очень хороший человек.
Я заключена в его объятия. Моё сердце бьётся, как молот о наковальню. Мне кажется, что пол ушёл у меня из-под ног, или что я падаю в свободном падении сквозь пространство, и всё это из-за слов Кейджа, его запаха и тёплого, сильного тела, прижатого ко мне.
Если и когда он поцелует меня, я воспламенюсь.
— Плохой парень никогда не предупредит женщину, которую он хочет, о том, что он плохой.
Разочарованный моим замечанием, Кейдж качает головой.
— Это не гипербола. Это правда.
— Я тебе не верю.
— А стоило бы.
— А если я скажу, что мне всё равно?
— Тогда я бы сказал, что ты ведёшь себя глупо.
Мы смотрим друг на друга, стоя нос к носу. У обоих дыхание сбивчивое. Достаточно слегка наклонить шею, чтобы его губы оказались на моих.
Внезапно я хочу этого так сильно, что у меня перехватывает дыхание.
— Ты обещал, что никогда не причинишь мне вреда. Ты говорил мне правду?
Кейдж отвечает незамедлительно.
— Да.
— Значит, то, что ты плохой... это касается только других людей?
Кейдж мгновение молча борется с собой, его брови сведены вместе, он выглядит таким красивым, что это причиняет боль.
— Это связано с моей работой. Моим образом жизни. Моей жизнью.
— Иными словами ты преступник.
И снова он отвечает мгновенно.
— Да.
Если моё сердце будет биться ещё быстрее, я упаду замертво.
— Насколько преступник?
— Самый большой. Самый плохой. Наихудший из всех.
— Какая-то бессмыслица. Какой преступник будет ходить и рекламировать, что он злодей?
Его голос становится жёстким.
— Такой, которому нужно, чтобы женщина, которую он хочет, понимала, во что она ввязывается.
Я еле сдерживаю смешок, смущённая и расстроенная.
— Так теперь ты пытаешься меня отпугнуть?
— Пытаюсь просветить тебя.
— Могу я узнать, почему?
Его голос становится грубым.
— Потому что как только ты окажешься в моей постели, ты принадлежишь мне. И всё. Как только ты станешь моей, я никуда тебя уже не отпущу. Даже если ты попросишь меня об этом.
Мы пристально смотрим друг на друга. Через мгновение я говорю:
— Ого. У нас с тобой даже ещё первого свидания не было.
Кейдж рычит:
— Я такой, какой есть. То единственное плохое, что я не делаю, – я не лгу. Я никогда не буду тебе врать, даже если знаю, что тебе это чертовски не понравится.
Кейдж взволнован, я это ясно вижу. Он взволнован и раздражён, он вот-вот взорвётся.
Но это не пугает меня. Наоборот, интригует до чертиков. Как и всё, что он сказал.
Вся та хренова туча бабла, которую я выложила за курс терапии... какая пустая трата денег.
— Ладно. Допустим, я принимаю то, что ты мне говоришь. Допустим, мы будем двигаться дальше, исходя из того, что я знаю, что ты в списке непослушных у Санты, — произношу я.
Кейдж вздыхает, закрывая глаза.
— Всё гораздо хуже, черт возьми.
— Прошу, прекрати ругаться на меня. Вообще-то я пытаюсь кое-что сказать.
Кейдж открывает глаза и смотрит на меня, взгляд его при этом пылает. В его стиснутой челюсти, словно сумасшедший, дёргается мускул.
Очарованная этой непокорной мышцей, я провожу по ней кончиком пальца.
Кейдж замирает от моего прикосновения, настолько, что кажется, будто он перестал дышать.
Я тихо признаюсь:
— Всю свою жизнь я была пай-девочкой. Я принимала только правильные решения. Не делала глупостей или каких-либо дикостей. Даже будучи ребёнком, я чётко следовала всем правилам. Но всё это не защитило меня от худшего из того, что могла предложить мне жизнь. То, что я была хорошей, не уберегло меня от боли, депрессии и желания поскорее покончить с собой, чтобы избавиться от боли.