— Тебе так не покажется, когда ты будешь лежать лицом вниз на его коленях с покрасневшим задом и мокрой киской.
Я начинаю смеяться и не могу остановиться.
— Смейся сейчас, подружка, потому что я могу гарантировать, что ты не будешь смеяться, когда он будет вытворять с тобой не самые хорошие вещи, пока он привязывает тебя к своей кровати.
Я застонала, положив руку на лоб.
— Это чересчур для меня. Моё представление об извращении – это оставить свет включённым во время миссионерской позы.
— Тьфу. Знаю. Это трагично.
— Мне нужно идти. Моя встреча начнётся через несколько минут.
— Счастливый час сегодня вечером? Я буду в «Ла Кантина» со Ставросом и его приятелями в пять. Ты должна привести Кейджа. Увидеть, как этот бульмастиф ладит с другими собаками.
Собираюсь отказаться, но на самом деле это хорошая идея.
Я никогда не видела, чтобы Кейдж общался с кем-то, кроме Криса, да и то не при идеальных обстоятельствах. Вероятно, я смогу многое узнать о Кейдже, увидев его в окружении других людей. Как он себя ведёт, что говорит…
Чего он не говорит.
— Отлично. Я спрошу его. Я напишу тебе, если мы приедем.
— Круто. Не могу дождаться встречи с тобой, детка. И твоим соблазнительным мужчиной. Не ненавидь меня, если я надену что-нибудь развратное.
— Я была бы разочарована в крайней степени, если бы ты этого не сделала.
Как только мы разъединяемся, я набираю номер Кейджа.
Не то чтобы я призналась бы Кейджу в этом, но я знаю его наизусть.
Я провела постыдное количество времени, глядя на визитную карточку, которую он дал мне с нацарапанным на обратной стороне номером телефона. На оборотной стороне – контактная информация мастера по пошиву костюмов на заказ на Манхэттене.
Кейдж был бы великолепен в костюме. Я надеюсь, что никогда не увижу его в одном из них, потому что, какая бы сила воли ни была у меня рядом с этим человеком, она мгновенно рассыплется.
Красивый мужчина в идеально сидящем костюме – мой криптонит.
Всего через один гудок на том конце линии поднимают трубку. Никто ничего не говорит, поэтому я нерешительно говорю:
— Алло? Кейдж? Это Натали.
— Ты позвонила, — произносит он.
При этом у Кейджа хриплый голос. Он одновременно довольный и удивлённый.
А я-то думала, что мой выбор предрешён.
— Да. Так и есть. Привет.
Я должна сейчас засунуть в рот свой сэндвич с индейкой, чтобы не сморозить какую-нибудь глупость. Чувствую, как это происходит. Кейдж заставляет мой мозг превратиться в кашу, словно это какое-то пережаренное ризотто.
— И тебе привет. Я как раз думал о тебе.
Сердце, успокойся. Возьми себя в руки. Господи, ты жалкая.
— Да. Мой член твёрд как камень.
— Могу я попросить тебя об одолжении?
— Всё что угодно.
— Не мог бы ты сбавить обороты на несколько тысяч делений?
— Что?
— Твою взрывную грубую и наглую самоуверенность. Это выбивает меня из колеи. Честно говоря, я не знаю, как правильно реагировать на использование слова «член», произнесённого в течение пяти секунд после начала разговора. Особенно, когда оно сопровождается выражением «твёрдый как камень». Должно быть, я пропустила этот день на уроке этикета.
Наступает пауза, затем он смеётся. Звук глубокий, насыщенный и в целом замечательный.
— Ты забавная.
— Это означает «да»?
— Это значит «да». Прошу прощения. Ты просто заставляешь меня...
— Я знаю это чувство.
— Ты не знаешь, что я собирался сказать.
— На взводе? Расстроен? Выведен из равновесия? Смущён?
Ещё одна пауза.
— Ты знала, что я собирался сказать.
— Я спец по разгадыванию смыслов.
— Читаешь мысли?
— Определяю эмоции. Всё из-за той терапии, которую я проходила.
Я останавливаюсь и закрываю глаза, качая головой от собственного идиотизма. У меня никогда не было такой проблемы ни с одним из мужчин, которых я знала, но рядом с Кейджем, когда я раскрываю рот, мне нельзя доверять. Глупые штуки летят во все стороны.
— Тебе это помогло?
Кейдж кажется заинтересованным, поэтому я отвечаю честно.
— Не совсем. Я всё ещё чувствовала себя дерьмово, просто теперь лучше подбирала прилагательные, чтобы описать это состояние.
Я слышу какой-то шорох на другом конце линии, как будто он двигается. Затем Кейдж выдыхает.
— Мне жаль, что тебе пришлось так тяжело.
— О, боже. Пожалуйста, не жалей меня. Терпеть не могу жалость больше всего на свете.
— Это не жалость. Это сочувствие.
― Не уверена, что они так уж отличаются.
— Отличаются. Одно из них – снисхождение. Другое – понимание того, что кто-то переживает, потому что ты был там. И ты бы не пожелал таких страданий никому другому. И ты хотел бы облегчить это.
Кейдж понижает голос.
— Мне бы хотелось облегчить твои страдания.
Эмоции бурлят в моей груди, поднимаясь вверх и формируя комок в горле. Сглотнув несколько раз, я тихо говорю:
— В таком случае, спасибо.
Через мгновение, когда я больше ничего не говорю, Кейдж бормочет:
— Если ты не против, я бы хотел поцеловать тебя, когда увижу в следующий раз.