Безжалостный

Сумерки тонули в дожде, им на смену выплывала ночь. Я направился к северо-восточному углу участка, на котором высилась церковь, где пересекались две улицы.

Подождал с минуту, оглядывая приближающиеся автомобили, пока не заметил «Эксплорер». В густом сумраке и дожде не мог разглядеть водителя.

Моргая от света фар, я внезапно понял, что внедорожник замедлит скорость, но не остановится. И когда он будет проезжать мимо, я увижу, что за рулем сидит монстр-из-«Мазерати».

Когда же «Эксплорер» остановился у тротуара, через ветровое стекло на меня смотрела Пенни, и я облегченно выдохнул.

* * *

В одних местах ночь темнее, чем в других.

В нынешнем экономическом хаосе, который вызвали политики и снова настаивают, что могут все поправить, подвергая нас все большим страданиям, очень многие малые предприятия приказали долго жить. Ранее процветающие торговые центры, которые не знали отбоя от желающих арендовать у них площади, теперь пустовали.

В «Беддлингтон-Променад» всегда хватало и продавцов, и покупателей. Когда же пузырь высоких цен на недвижимость лопнул, стоимость центра упала на сорок процентов. «Променад» начал терять арендаторов, прибыль все уменьшалась, владельцы больше не могли выплачивать проценты по кредиту и предпочли вернуть центр банку.

Поскольку располагался торговый центр в крайне удачном месте, специалист по организации розничных продаж предложил план спасения центра. Банк согласился финансировать этого нового владельца при условии, что получит долю прибыли.

Частично национализировав этот банк, как и многие другие, федеральное правительство настояло на том, чтобы проводить оценку будущих финансовых операций. «Беддлингтон-Променад» мог бы стать для банка золотой жилой, но у федеральных регулирующих органов имелся свой список инвестиций, в большей степени соответствующий интересам правящего класса.

«Беддлингтон-Променад» закрылся. Вандалы вышибли окна в большинстве из уже пустующих магазинов, и на месте стекол появились листы фанеры. Стены покрывали светящиеся граффити, напоминающие мне рисунки пещерных людей, и надписи на варварских языках.

Огромную стоянку ранее окаймляли ногоплодники, высокие, красивые деревья. С закрытием «Променада» никто не подумал о том, чтобы вырыть их (восемьдесят или сто) и продать. При отключенном поливе они засохли за одно лето.

Свернув с улицы, мы проследовали в самую темную часть ночи, и Пенни припарковалась под лишенными листвы ветвями.

Оставив «Эксплорер», с Лесси на поводке, мы прошагали два квартала до автобусной остановки.

Майло завидовал нашим черным плащам. Его ярко-желтый решительно ему не нравился.

– Я в нем выгляжу, как цыпленок.

Ранее я уже объяснил ему, что в детских размерах магазин предлагал только желтые плащи.

– Если на то пошло, ты выглядишь, словно утенок.

– Конечно же, от этого мое настроение сразу изменилось к лучшему.

– Готов спорить, если я зажму тебе нос, ты загогочешь.

– Гогочут гуси. Утки крякают.

– Давай поглядим.

Майло закрыл нос рукой.

– Мама, ты должна убедить папу сменить литературного агента.

Когда подъехал автобус, водитель не хотел впустить в салон Лесси. Но, получив стодолларовую купюру, стал более сговорчивым.

Пенни и Майло сидели бок о бок. Я – с другой стороны прохода, с мокрой собакой на коленях.

С окаймленным капюшоном личиком, Пенни выглядела точь-в-точь как Одри Хепберн в фильме про святого.

Вероятно, настроение как-то соотносилось с погодой, потому что пассажиры в большинстве своем сидели насупившись, лишь некоторые перешептывались между собой. Те, кто занимал место у окна, смотрели в ночь или в отражение своих глаз. Возникало ощущение, что направляется автобус в концентрационный лагерь.

Мы проехали четыре мили, вышли на нужной нам остановке, двинулись по перпендикулярной улице. Через два с половиной квартала свернули с тротуара на дорожку, которая привела нас к бунгало с просторным крыльцом и окошком из цветного стекла в двери. Мы позвонили заранее, так что нас ждали. Вивьен Норби открыла дверь до того, как я нажал на кнопку звонка.

В розовых кроссовках и розовом тренировочном костюме, с браслетом из розовых и синих бусин. Волосы она повязала розово-синим шарфом.

И только большой револьвер, который она держала в правой руке, розовым не был.

Глава 33

Револьвер принадлежал умершему мужу Вивьен, детективу отдела расследования убийств, но, приглашая нас в прихожую, она сказала, что умеет им пользоваться и без малейших колебаний пристрелила бы любого, кто следил бы за нами с дурными намерениями.

– За нами никто не следил, – заверил ее я. – Мы приняли необходимые меры.

Опустив руку с револьвером, нацелив его в пол, Вивьен смотрела на меня, словно мать – на сына-несмышленыша.

– Бог любит тебя, Кабби. Ты – милый человек и прекрасный писатель, но по милости природы ты – блаженная душа…

Поморщившись, я не согласился.

– Не блаженная. Веселая, по большей части веселая, но не блаженная.

– Блаженная душа, – настаивала Вивьен. – Ты – неисправимый оптимист…

– Это ты зря. – Я начал снимать плащ. – Оптимист – да, но неисправимый – уже перебор.