Безжалостный убийца

Время от времени Хоксмур впадал в такое состояние, когда любое напоминание о непосредственных обязанностях воспринималось им как безумно раздражающая помеха, отвлекающая от тайной работы. Даже загадочный берсеркер и опасность, которую он представлял для Женни, самого Хоксмура и создавших Ника людей, отступили куда-то на задний план.

Но обычно такое состояние длилось лишь считанные секунды, поскольку и исход экспериментов, и все надежды Ника на будущую мирную и свободную жизнь с Женни также зависели от исхода происходящей во внешнем мире борьбы. Если берсеркер победит, их обоих ждет лишь порабощение и уничтожение.

Так или иначе, но при малейшем удобном случае Хоксмур спешил вернуться в аббатство и присоединиться к своей возлюбленной. Обычно по прибытии Ник будил ее, поскольку, видя, как Женевьева несчастна, он завел обыкновение перед уходом погружать ее в сон, не спрашивая согласия. Женни никогда не возражала против этих промежутков вынужденного забытья. Во время встреч с Ником она продолжала упорно отказываться как-либо контактировать с «воображаемым миром» — который теперь был ее миром! — как Ник ни старался ее уговорить.

Хоксмур держал данное обещание и ни разу не только не переступил порога роскошной спальни Женевьевы, но даже и не заглядывал туда. Это была комната леди, и Ник уважал право Женни на уединение. Именно туда удалялась Женевьева, когда собиралась спать, и оттуда же она появлялась, когда Хоксмур стучал в дверь.

Во время бесед Ник часто расспрашивал Женевьеву о материальном мире, желая точно знать, чем именно он отличается от виртуальной реальности. Судя по объяснениям Женни, каталог отличий был весьма обширен.

Этот мир очаровывал и влек Хоксмура. Ведь Женни говорила о своем мире, делилась с Ником своими воспоминаниями и описаниями жизни в теле из плоти, опытом, которого у него никогда не было. Ник обнаружил, что под влиянием Женни он меняется все сильнее, с каждым днем, с каждым часом, и он наслаждался своими новыми мыслями и чувствами. Мир людей постепенно заполонил его грезы и стал казаться намного реальнее, чем когда-либо прежде. Хоксмур даже не думал, что так бывает.

В то же время его собственный способ существования, достоинства которого он так старательно расхваливал Женевьеве, начинал казаться Нику тусклым и однообразным. Ему уже было мало виртуальной реальности. «Разве это — жизнь? — настойчиво спрашивал Ник у себя, пытаясь рассматривать себя как часть того мира, в котором он обитал — обитал всегда. — Разве этого достаточно, чтобы быть живым?» Молниеносная скорость и точность электронного мышления и движения уже не казались достаточной компенсацией.

Бывали моменты, когда даже его любимое аббатство вызывало у Хоксмура лишь отвращение.

Когда на него накатывало такое настроение, Ник отправлялся бродить по кораблю и в поисках пути наружу забирался в самые дальние уголки станции.

Тем временем его тайная работа продолжалась. Подходящие зародыши, генотип которых даст Женни и ему именно те тела, которых они желали, которые будут приносить радость и им самим, и друг другу, все еще не были найдены.

Скользя по проводникам и композитным материалам, объединяющим исследовательское оборудование в единую сеть, поворачивая окуляры видеокамер и рассматривая стеклянные скорлупки с невидимыми зародышами, Хоксмур размышлял: интересно, каким опытом могут располагать протоколонисты? Могут ли они вообще приобрести хоть какой-то опыт — вялые, беспомощные, неспособные изменяться, почти неподвластные времени в своих статгласовых пробирках? Ник полагал, что десяток парализованных клеток вообще не способен что-либо испытывать. Но разве тут можно было что-нибудь утверждать наверняка?

Хоксмур не раз предлагал Женни отправиться вместе с ним исследовать большой мир, побродить по вселенной электронного оборудования станции.

Несколько раз Женевьева в нерешительности застывала на пороге, уже почти собравшись покинуть успокаивающую иллюзию аббатства и поплыть по электронным схемам. Но потом она решила, что это абсолютно неприемлемо, и в дальнейшем со страхом и отвращением отклоняла все подобные предложения.

— Если я вернусь когда-нибудь в настоящий мир, я вернусь туда человеком. Подтекст этих слов — то, что его самого Женни человеком не считает, — больно ранил Хоксмура. Но Ник сказал себе, что нельзя упрекать Женни за слова, произнесенные в момент душевного расстройства.

С точки зрения Женевьевы, виртуальная реальность уже была достаточно плоха. А одна лишь мысль о возможности выйти в совершенно чуждый мир оптэлектронных микросхем сильнейшим образом грозила разрушить самоидентификацию Женни как человека.

Бывали минуты, когда, несмотря на все преграды и трудности, Хоксмур был почти уверен в успехе, уверен, что им удастся найти или создать тела для себя. В другие же моменты Ника одолевал страх, и ему начинало казаться, что его ухаживание за Женевьевой, несмотря на все обнадеживающие моменты, обречено на неудачу.

Как-то Ник неуклюже попытался выразить обуревавшие его чувства и сказал Женевьеве: