Читаем Беззумный Аддам полностью

Но чаще всего Зеб играл в «Кишечных паразитов». Игра совершенно тошнотворная, но биогики обожают подобные вещи. Паразиты были омерзительно безобразные, безглазые, с зазубренными крючками вокруг рта, и их надо было мочить ядовитыми таблетками, разворачивать против них отряды наноботов или мотеинов, а то они отложат в тебе тысячи яиц, или проберутся к тебе в мозг и выползут наружу через слезные протоки, или распадутся на регенерирующие сегменты и превратят твое тело в кишащий гноящийся фарш. Интересно, эти паразиты существуют на самом деле, или биогики их выдумали? Или еще хуже того — может, именно в этот момент кто-то из биогиков синтезирует их в рамках какого-нибудь проекта по созданию биологического оружия. Никак не узнать.

Рефрен игры гласил: кто будет слишком много играть в «Кишечных паразитов», тому гарантированы кошмары. Поскольку Зеб принципиально нарушал любой запрет, он стал играть в «Кишечных паразитов» все время, и ему действительно стали сниться кошмары.

Но это не помешало ему создать копию игры, а потом запрограммировать в гадком рту у одного из паразитов портал. Программный код Зеб сохранил на флешку с тройной защитой и спрятал в глубине ящика в рабочем столе своего менеджера, в куче резиночек, засморканных бумажных салфеток и облепленных трухой леденцов от кашля. Там никто никогда искать не станет.

Костяная пещера

Каллиграфия

Тоби корпит над дневником. Ей на самом деле неохота, да и сил нет, но Зеб так старался раздобыть для нее письменные принадлежности — и, конечно, заметит, если она не будет их использовать. Она пишет в дешевой школьной тетради из аптечно-хозяйственного магазина. На обложке — ярко-желтое солнце, розовые маргаритки и мальчик с девочкой в стиле «палка, палка, огуречик», как когда-то рисовали дети. Когда на Земле еще жили человеческие дети. Как давно это было? Кажется, что эпидемия случилась много веков назад. Хотя на самом деле прошло меньше полугода.

На мальчике синие шорты, синяя кепка и красная рубашка; у девочки косички, треугольная юбка и синяя кофточка. У обоих вместо глаз расплывчатые черные пятна, а вместо ртов толстые красные загогулины углами вверх; мальчик и девочка хохочут так, словно сейчас умрут со смеху.

Умрут. Эти дети нарисованные, но Тоби все равно кажется, что сейчас они уже умерли, как все настоящие дети. Она не может смотреть на эту обложку — ей больно.

Надо концентрироваться на одной задаче. Нечего киснуть и зацикливаться на мрачных мыслях. Будем жить так: день прошел, и слава Богу.


«Праздник святого Боба Хантера и святых с „Рейнбоу Уорриор“», — пишет Тоби. Возможно, с календарной точки зрения она ошиблась на пару дней, но тут ничего не поделаешь — проверить невозможно. Никакого центрального авторитета, ведающего календарем, больше не существует. А может быть, Ребекка знает? Ведь для праздников и дней памяти святых полагаются особые рецепты. Может быть, Ребекка помнит их наизусть; может быть, она вела счет дней.

«Луна: растущая выпуклая. Погода: как обычно. Примечательные события: свиньи проявляют групповую агрессию. Отряд Зеба на вылазке видел следы больболистов: частично разделанную тушу поросенка, убитого из распылителя. Найдена также сандалия с подошвой из автомобильной шины, возможно — след Адама Первого. Знаков, свидетельствующих о несомненном присутствии Адама Первого и вертоградарей, не обнаружено».

Подумав, она добавляет:

«Джимми очнулся и идет на поправку. Дети Коростеля по-прежнему дружелюбны».


— Что ты делаешь, о Тоби? — Это мальчик, Черная Борода; Тоби не слышала, как он подошел. — Что это за черточки?

— Поди сюда, — говорит она. — Я тебя не укушу. Смотри. То, что я делаю, называется «писать»: эти черточки — письмена. Смотри, я тебе покажу.

Она объясняет ему азы. Это бумага, она делается из деревьев. «А дереву не больно? Нет — когда из него делают бумагу, оно уже умерло». Крошечная ложь, но все же. «А это — ручка. В ней черная жидкость, которая называется „чернила“. Но можно писать и без ручки». И хорошо — потому что шариковые стержни скоро все выйдут.

Чтобы делать письмена, можно использовать разные вещи. Вместо чернил — сок бузины, вместо ручки — птичье перо. А можно писать палочкой на мокром песке. Все эти вещи годятся, чтобы делать письмена.

— Чтобы что-нибудь написать, надо нарисовать буквы, — объясняет она. — Каждая буква означает звук. А если составить буквы вместе, получаются слова. Слова остаются на бумаге, и потом другие люди, увидев письмена, услышат эти слова.

Черная Борода смотрит на нее, удивленно и недоверчиво щурясь.

— О Тоби, но ведь эта вещь не умеет говорить. Я вижу следы, которые ты оставила. Но они молчат.

— Их голосом становишься ты, — объясняет она. — Когда делаешь то, что называется чтением. Читать — значит превращать эти письмена обратно в слова. Смотри, я сейчас напишу твое имя.

Она осторожно вырывает из тетради последнюю страницу и пишет на ней печатными буквами: ЧЕРНАЯ БОРОДА. Потом называет буквы по порядку.

— Видишь? Это означает тебя. Твое имя.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Зулейха открывает глаза
Зулейха открывает глаза

Гузель Яхина родилась и выросла в Казани, окончила факультет иностранных языков, учится на сценарном факультете Московской школы кино. Публиковалась в журналах «Нева», «Сибирские огни», «Октябрь».Роман «Зулейха открывает глаза» начинается зимой 1930 года в глухой татарской деревне. Крестьянку Зулейху вместе с сотнями других переселенцев отправляют в вагоне-теплушке по извечному каторжному маршруту в Сибирь.Дремучие крестьяне и ленинградские интеллигенты, деклассированный элемент и уголовники, мусульмане и христиане, язычники и атеисты, русские, татары, немцы, чуваши – все встретятся на берегах Ангары, ежедневно отстаивая у тайги и безжалостного государства свое право на жизнь.Всем раскулаченным и переселенным посвящается.

Гузель Шамилевна Яхина

Современная русская и зарубежная проза
Текст
Текст

«Текст» – первый реалистический роман Дмитрия Глуховского, автора «Метро», «Будущего» и «Сумерек». Эта книга на стыке триллера, романа-нуар и драмы, история о столкновении поколений, о невозможной любви и бесполезном возмездии. Действие разворачивается в сегодняшней Москве и ее пригородах.Телефон стал для души резервным хранилищем. В нем самые яркие наши воспоминания: мы храним свой смех в фотографиях и минуты счастья – в видео. В почте – наставления от матери и деловая подноготная. В истории браузеров – всё, что нам интересно на самом деле. В чатах – признания в любви и прощания, снимки соблазнов и свидетельства грехов, слезы и обиды. Такое время.Картинки, видео, текст. Телефон – это и есть я. Тот, кто получит мой телефон, для остальных станет мной. Когда заметят, будет уже слишком поздно. Для всех.

Дмитрий Алексеевич Глуховский , Дмитрий Глуховский , Святослав Владимирович Логинов

Детективы / Современная русская и зарубежная проза / Социально-психологическая фантастика / Триллеры