– Да я и не знаю, – говорит она. – Я – чувствую. Это не одно и то же. Я могу ошибаться, но, знаешь ли, поживем – увидим. В последний раз, когда мы с ним разговаривали, я поняла, что он собрался куда-то, проветриться. И это заняло дольше, чем я надеялась. – Она задумчиво смотрит в окно, и смотрит так долго, что Кэт уже начинает побаиваться, не забыла ли она, что у нее гость, но потом мадам Лав Роулинс продолжает: – Видишь ли, давным-давно случилось так, что одна очень хорошая гадалка раскинула на меня карты. Поначалу я не придала ее словам большого значения, я тогда был молода, и заботило меня ближайшее будущее, а не то, что будет потом, но со временем стало понятно, что гадалка была матерая. Все, что она предсказала мне в тот день, сбылось, кроме одного, и нет причин полагать, что она ошибалась в чем-то одном, когда оказалась права во всем прочем.
– И о чем же шла речь? – спрашивает Кэт.
– Она сказала, что у меня будет два сына. И что ж, я родила Закери и много лет потом думала, что, может, она просто была слаба в арифметике, или, тоже вариант, он был близнецом за мгновение до своего рождения, но потом я поняла, в чем дело, и мне следовало понять это раньше. Я знаю, что он вернется, потому что еще не видела своего зятя.
Слыша это, Кэт широко улыбается. Сказанное делает ее такой счастливой, такой прозрачной и простой, такой полностью принятой, в то время как отношения с ее собственными родителями – это неустанная мучительная борьба. Но это так неожиданно, и с трудом верится, что такое бывает. А поверить было бы утешительно.
Мадам Лав Роулинс спрашивает о ее планах, и Кэт рассказывает о работе, на которую подрядилась в Канаде, и о том, как на несколько дней собирается в Торонто, навестить друзей, прежде чем возьмется за дело.
“Друзья” – это выдумка, сочиненная затем, чтобы иметь предлог в одиночку поблуждать по незнакомому городу, для мадам Лав Роулинс это очевидно, но она воздерживается от комментариев. А когда Кэт переходит к значению запахов в формировании виртуальной реальности, мадам Лав Роулинс достает свою коллекцию смешанных вручную ароматических масел, и они, принюхиваясь к флаконам, погружаются в проблемы памяти и ароматерапии.
Потом они вместе выгружают вещи Закери из небесноголубого автомобиля и в несколько ходок относят их в одну из свободных спален.
Оставшись после того одна в этой спальне, Кэт достает из сумки сложенный полосатый шарф. За время, прошедшее с тех пор, как она связала его, мнение ее относительно сортировки личностей по закодированным в цвете факультетам Хогвартса изменилось, она находит ее упрощенной, – но полосы все еще любит. Рядом с шарфом она оставляет брелок-флешку, на котором серебристым фломастером написано “<з к.”.
Затем Кэт достает из сумки ярко-бирюзовый блокнот. Кладет его было на стол, но потом снова берет в руки. Оглядывается на лестницу, слышит, как мадам Лав Роулинс ходит внизу из комнаты в комнату, как, словно дождь по стеклу, шелестит бисерной занавеской.
Кэт прячет блокнот обратно в сумку. Нет, она не готова расстаться с ним. Еще нет.
Внизу на крыльце мадам Лав Роулинс вручает Кэт пузырек цитрусового масла (для ясности ума) и еще раз обнимает.
Кэт уже было поворачивается, чтобы уйти, но мадам Лав Роулинс, обхватив ладонями ее лицо, наклоняет его к себе и всматривается ей в глаза.
– Будь храброй, – говорит она. – Будь стойкой. Не понижай голоса. Никогда не меняйся ни для кого, кроме себя. Любая душа, достойная звездного вещества, из которого она состоит, примет весь пакет, как он есть и каким бы ни вырос. Не трать свое время на тех, кто не верит тебе, когда ты рассказываешь им о своих чувствах. И в тот сентябрьский вторник, когда ты решишь, что тебе не с кем поговорить, позвони мне, ладно? Я буду у телефона. И прокатись во весь дух, на предельной скорости прокатись вокруг Буффало.
Кэт кивает, и мадам Лав Роулинс встает на цыпочки, чтобы поцеловать ее в лоб, а Кэт изо всех сил старается не заплакать, и это удается, пока ей не сообщают, что она приглашена на День Благодарения или канадский День Благодарения, на любой зимний праздник, какой ей вздумается, потому что всегда, всегда можно устроить вечеринку по поводу зимнего солнцестояния.
– Ты думаешь, что у тебя нет дома, куда можно вернуться, но теперь он у тебя есть, понимаешь?
Кэт не справляется с несколькими слезинками, и тем удается удрать, скатиться, и тогда она кашляет, глубоко вдыхает в себя яркий весенний воздух, молча кивает и чувствует себя другой, чем была, приехав сюда. Возвращаясь к своей машине, Кэт и впрямь верит, действительно верит, что эта женщина видит больше, чем большинство, видит далеко и видит глубоко, и если она верит, что Закери жив, то и Кэт в это тоже поверит.
Кэт надевает темные очки, заводит машину.
Мадам Лав Роулинс машет рукой с крыльца, когда автомобиль отъезжает. Потом она входит в дом, целует кончики пальцев и прижимает их к фотографии кудрявого мальчика, а уж потом направляется на кухню, чтобы налить себе еще кофе. Борзая зевает.