Позади него на крыльце стоит Дориан. Волосы пострижены короче, чем раньше. Выглядит отдохнувшим. На нем норвежский свитер с узором из оленей и снежинок, намекающий на ироническое отношение к празднику и в то же время невероятно ему льстящий. Ступни в полосатых шерстяных носках ручной вязки – и никакой обуви.
В руке у него стакан виски с кубиками льда в форме звезд.
– А что стряслось с твоим свитером? – интересуется Дориан. – Я-то полагал, что носить его после победы в конкурсе на самый уродский свитер – это святое дело, разве нет?
Закери молча на него смотрит. Он не в силах понять, что этот столь памятный ему человек делает в этом совершенно отдельном от него, но столь же памятном ему, Закери, окружении.
– Ты как, нормально себя чувствуешь? – спрашивает Дориан.
– Но как ты здесь оказался? – вопросом на вопрос отвечает Закери, обретя наконец голос.
– А меня пригласили, – отвечает ему Дориан. – Нас с тобой уже сколько лет сюда приглашают, ты и сам это знаешь.
Закери оглядывается на дверь в поле и не видит ее сквозь снег. Чувство такое, словно ее никогда не было. Как будто она приснилась ему во сне. Была приключением, которое он сам для себя придумал.
Может, ему и сейчас снится сон, но что-то не помнит он, как заснул.
– А где мы с тобой познакомились? – спрашивает Закери человека, который стоит рядом с ним. Дориан, вскинув бровь, после короткой паузы подхватывает игру.
– На Манхэттене. На вечеринке в отеле “Алгонкин”. После нее мы пошли по снежку прогуляться, засели в одном из, знаешь, таких полутемных баров, проговорили там до рассвета, а потом я, будучи джентльменом, проводил тебя до отеля. Это что, проверка?
– И когда это было?
– Почти четыре года назад. Не хочешь вернуться в дом? Мы можем отпраздновать эту дату.
– Что… чем ты зарабатываешь на жизнь?
Тут физиономия Дориана выражает уже не столько скепсис, сколько тревогу, но все-таки он отвечает.
– Ну, в прошлый раз, когда я этим интересовался, я числился редактором при книжном издательстве. Хотя напрасно я это сказал, потому что, раз ты про это забыл, я смог бы вынудить тебя показать мне наконец тот проект, с которым ты так носишься, который то ли книга, то ли видеоигра. Ну тот, с пиратом. Ну что, прошел я испытание? А то тут холодновато.
– Этого не может быть.
Закери тянется к перилам крыльца, опасаясь прикоснуться к человеку, который стоит с ним рядом. Деревянные перила под его пальцами вполне материальны, снежинки, падая на одеревенелую слегка руку, колюче обжигают кожу и тают. Все вокруг как бы слегка деревенеет.
– Уж не перепил ли ты ненароком этого пунша, который изготовила Кэт. Она ведь привесила к нему бумажку-предупреждение, почему я и предпочитаю вот это. – Дориан приподнимает свой стакан с виски.
– А что произошло с Мирабель? – спрашивает Закери.
– А кто это – Мирабель? – Дориан пригубливает стакан.
– Не знаю. – честно говорит Закери.
Да, он не знает. Похоже, что нет. Наверно, он ее сочинил. Слепил из мифов и краски для волос. Будь она настоящая, была бы сейчас здесь, его матушка как раз таких любит.
Тревога снова отражается на лице Дориана, преимущественно в области бровей.
– У тебя что, опять вспышка? – спрашивает он.
– Что у меня?
Дориан рассматривает содержимое своего стакана и делает это слишком внимательно. Когда он наконец прерывает молчание, каждое его слово звучит подчеркнуто спокойно, а тон ровный и как бы отрепетированный.
– В прошлом случалось такое, что тебе было трудновато различить фантазию и реальность, – говорит он. – И бывало, что ты ничего не помнил или помнил то, чего никогда не было. Мы называем это вспышками. У тебя их давно не было. Я надеялся, что новые лекарства помогли, но, возможно.
– Нет у меня никаких вспышек, – протестует Закери, но произносит это с трудом. Дышать становится невмоготу, каждый вдох – сплошная путаница и лед. Руки мелко трясутся.
– Зимой всегда обострение, – говорит Дориан. – Мы справимся с этим.
– Я. – начинает Закери, но закончить не может. Не владеет собой. Земля больше не кажется твердой, уходит из-под ног. Реальность от фантазии и вправду не отделить. – Я не знаю.
– Вернись в дом, милый. – Дориан наклоняется к нему, чтобы поцеловать. Движение небрежно-привычное. Как будто он проделывал это уже тысячу раз.
– Это история, – шепчет Закери в губы Дориана прежде, чем они коснутся его. – Это история, которую я рассказываю себе самому.
Подняв дрожащую руку к губам Дориана, он легонько отталкивает его. На ощупь Дориан совсем как живой. Теплый, знакомый, родной. Было бы куда легче, если б не так.
Голоса и музыка, доносящиеся из дома, смолкают, будто кто-то, повернув регулятор, выключил звук.
– Ты что, неужели в пижаме? – спрашивает его идея, представление о Дориане.
Закери поднимает глаза к небу. Облака разошлись. Снег прекратился.
На него смотрит луна.
– Тебя тут быть не должно! – выкликает Закери, обращаясь к луне. – И меня тут быть не должно, – говорит он себе.