Она странно на меня посмотрела, не знаю, потому ли, что мне достало наглости снисходительно обратиться к ней “дорогая моя”, или же причина была в том, что это мое высказывание она нашла более основательным, чем другие, а затем просто достала визитную карточку из кармана и подтолкнула мне ее через стол.
Там было написано: “Клуб коллекционеров”.
Ниже – номер телефона.
И еще ниже – рисунок меча.
Честно признаюсь: соблазн был сильный. Ну, представьте, таинственная взрослая дама предлагает вам сказочную работу типа в правоохранительных органах, как будто она сама состоит в полиции какой-то страны чудес! Часто такое бывает? Однако что-то тут было не так, и потом, мне нравится мое имя, и еще тот факт, что она уклонилась от вопроса о З., – все это было мне против шерсти.
– А З., вот он принял ваше предложение о работе? Или он, вместо того, поджег ваш клуб? – поинтересовалась я, прикинув, что других вариантов нет. Судя по тому, как изменилось ее лицо, последнее предположение было верным. Фальшивая улыбка вернулась.
– Я могу рассказать очень многое из того, что вам хотелось бы знать, но сначала вы должны согласиться на мои условия. Признайтесь, здесь вам делать нечего. И потом, разве вас не мучает любопытство?
Еще как мучает. Просто чума, как мучает. Меня прямо-таки раздирает от любопытства. Даже подумала, не сказать ли, что поразмыслю, если она позволит мне поговорить с З. или если сумеет доказать, что он жив, но не было у меня ощущения, что она пришла торговаться. Если я сейчас за ней не пойду, больше мне ее не видать.
– Не особенно, – ответила я. Разочарование отразилось у нее на лице, сто пудов, но потом она собралась.
– Что еще я могу сказать, чтобы убедить вас переменить свое мнение? – спросила она.
– Что произошло с вашим глазом? – спросила я, зная, что ее слова уже ничего не изменят.
Ответная улыбка была настоящей.
– Когда-то я пожертвовала глазом в обмен на способность видеть, – сказала она. – Уверена, что вы в курсе: магия требует жертв. Многие годы я могла видеть всю историю целиком. Это больше не работает, во всяком случае здесь, потому что я приняла решение, в результате которого мне остались только туманные версии настоящего. Ясности мне порой недостает, да. но, опять же, чем-то приходится жертвовать.
Я почти поверила ей. Уставилась на нее, и этот мутный голубой глаз уставился на меня в ответ, и когда он поймал отсвет от одной из винтажных лампочек, горевших над нами, стало видно, что никакой там нет катаракты, а вихрится там штормовое небо. Это было ясно как день. Даже молния сверкнула наискосок.
Я проглотила остатки “сайдкара”, схватила книгу, сумку и пальто своими дурацкими липкими руками, встала, поднесла книгу к виску и ею откозыряла.
Визитку ее я не взяла, оставила на столе.
И пошла восвояси.
– Я разочарована, мисс Хокинс, – сказала она мне вслед. Я не обернулась и не расслышала толком, что она сказала потом, но и так понятно, что это было.
– Мы будем за вами присматривать.
Сын предсказательницы судьбы мертв.
Его мир – невероятно тихая тьма, пустая и бесформенная.
Где-то в бесформенной тьме раздается голос.
Голос звучит очень, очень издалека.
Закери ничего не чувствует, даже земли под ногами. Да и ног не чувствует, если на то пошло. Есть только тьма, тихий голос издалека, и ничего больше.
А потом все – раз! – и меняется.
Это похоже на пробуждение, когда не помнишь, как провалился в сон, но пробуждение происходит не постепенно, а резко, сразу, внезапно, ошеломительно.
Он вернулся в свое тело. Или версию этого тела, кто знает. Он лежит на земле в пижамных штанах, без обуви, но в пальто, которое по-прежнему считает сюртуком Саймона, хотя и сюртуку, и этой его до смерти изношенной версии тела, им-то известно, что они принадлежат тому, кто их носит.
На груди у него – оттиск недавно выжженного ключа, но нет ни раны, ни крови.
И сердцебиения тоже нет.
Сильнее всего, однако, убеждает его в том, что он действительно мертв, тот факт, что очки его исчезли, а перед глазами все отчетливо и ясно.
Представления Закери о загробной жизни, если она есть, вечно варьировались от небытия до реинкарнации и перехода в параллельные вселенные, которых не счесть, – но в итоге он неизменно возвращался к тезису о тщетности любых догадок и останавливался на том, что узнает, как оно там, только когда умрет.
И вот теперь он мертв и лежит на берегу, очень похожем на тот, на котором умер, и все-таки на другом, но пока что он слишком взвинчен, чтобы оценить разницу.
Он пытается вспомнить, что произошло, и память мучительно обостряется. Да, Дориан вернулся. Очутился прямо там, перед ним. Лишь на одно мгновение он обрел то, что искал, и тут история пошла совсем не так, как можно было надеяться.
Он успел подумать тогда, что наконец (наконец-то) сбудется тот поцелуй и даже больше, и он прокручивает в голове эти последние мгновения, жалея, что не знал, что они последние, но если бы даже знал, сейчас он понятия не имеет, что бы сделал, будь у него на это хоть какое-то время.