Хм… и да, и нет, — сказала паучья королева. — Конечно, я свою роль сыграла. Но можешь ли ты действительно сказать, что это я сделала её — если он выбрал каждый свой шаг? Я всё соткала по его заказу; такой широкой, как он хотел, и прямой, и извилистой, но она никогда не обрывалась. У него нет прав теперь на меня жаловаться. Я его никогда не предавала — ты должен признать, что это с моей стороны очень благородно, особенно если вспомнить, скольких предал он! Нет-нет, не нужно на меня смотреть с таким отвращением. Не надо меня винить за всё, что ты видел. Я только соткала дорогу, которую он у меня просил; я прошу только полагающуюся мне цену. Теперь он мой. Даже пауки должны кушать, моя маленькая мошка. А ты тут ещё нос морщишь, а? Но то, что умерло, гниёт, гниющее — воняет: такова природа. Нам, тем, кому приходится потреблять гниль, конечно, приходится набраться и дурного запаха. А ты что думал, что это от меня так пахнет? Нет. Я-то не умираю. На самом деле я поживаю очень даже неплохо. А в нём всего этого столько! — Огромная паучиха показала свои жуткие челюсти, засмеявшись снова. — Конечно, от него теперь мало что осталось. Может быть, ты станешь следующим. Ведь ты прошёл по моей дороге, не так ли?
— Мне кажется, ты говорила, что это его дорога, — сказал Фингон.
Да какая разница? — поспешно ответила паучиха.
Фингон понял, что она пытается обмануть его. В нём уже закипал гнев; к нему присоединилась решимость. Даже если она говорит правду — даже если их не пустят обратно в мир — это было зло, которого он вынести не мог. Вынести, что такое чудовище будет нависать над тем, что осталось от Маэдроса — и смеяться!
— Ты не получишь меня, и ты больше не получишь его, — сказал он. — Тебе заплатили сполна, тварь. Даже Унголианте не было дозволено поглотить всё. — Он внимательно присмотрелся к тому месту, где были глаза паучихи, и поставил звёздный фиал к своим ногам. Он ждал, что тот потускнеет, когда его выпустят из рук, но круг белого света всё ещё отважно сиял, а бездвижная фигура под паутиной испустила тихий стон.
Ах, эта? — сказала паучиха. — Вы там вокруг неё такой шум подняли! Ничего в ней не было особенного. Нас ведь миллионы; нас больше чем звёзд в вашем небе.
— И если ты его сейчас не отпустишь, — сказал Фингон и положил стрелу на тетиву, — одной станет меньше.
Не осмелишься, — сказала паучиха.
Фингон выстрелил. Стрела попала в цель. Огромные паучьи глаза были заметной мишенью.
Ой! Больно же! — взвизгнула она.
Фингон мрачно послал ещё одну стрелу ей в глаз — рядом с первой. Тогда случилось нечто странное: как только стрела слетела с тетивы, свет звёздного фиала, казалось, перелетел на её наконечник, и она оставила в воздухе белый след на несколько мгновений, пока летела. Паук зашипел. Третья стрела Фингона стала дротиком из белого огня, и когда она попала в паучиху, та завизжала и быстро поползла вверх, обратно в тень у него над головой. Но бледный след стрел следовал за нею, и Фингон всё ещё продолжал видеть свою цель — светлое пятнышко в мерзкой тьме. У него осталось три стрелы. Он быстро послал их в цель одну за другой, и свет звёздного фиала сиял на каждой; и последняя стрела пролетела, как восходящая звезда; послышался запах горелого и визг твари, когда стрела попала в цель.
Стрелы не убили её. Она даже не сильно пострадала. Но это была трусливая старая тварь, и раньше она никогда не сталкивалась ни с чем, что осмелилось бы сопротивляться ей. В ярости, полуслепая, она отползла обратно, в тени наверху. Там были тайные проходы, куда она могла бежать. Ей неинтересна была добыча, которая сопротивлялась.
Ох, ладно, ладно! Но подожди! — клацнула она, убегая. — Однажды мы заполучим тебя, маленькая мошка. Мы съедим твои звёзды. Всё съедим. Ты только подожди!
И потом она ушла. Облако злобы, в котором она обитала, ушло вместе с ней. Теперь здесь царили лишь тишина и молчание, пустота Пустоты; и здесь был Маэдрос, лежавший, скрючившись, на железном троне. Ему удалось двинуться под паутиной — совсем чуть-чуть. Он отвернулся от света.
Фингон упал на колени рядом с ним. Кинжала у него не было. Голыми руками он разорвал тонкие, липкие нити паутины, которые покрывали его друга.
— Маэдрос! — воскликнул он.
Но Маэдрос ничего не сказал. Фингон увидел, что он отдёрнулся от блеска звёздного фиала и осторожно положил его. Ему не хотелось совсем откладывать его в таком злом месте. Он отодвинул самые отвратительные куски паучьей ловушки, и они распались в его руках, оставив липкие следы. Там было множество слоёв, и часть их была разорвана, как будто бы когда-то Маэдрос пытался бороться: но верхние слои были нетронуты.