Бяша

Пиня совершенно догнал ростом свою хлопотливую маму и оказался… веселой красивой курицей, но звали его по-прежнему и Гав больше его не задирал. Этот щенок превратился в такого степенного, важного, сильного пса, что многие его боялись, Но против кусочка печенья или сахара он устоять не мог, как его ни стыдил Валька. Дрессировка была отложена пока до года — так советовал знаток Дед Перевозчиков. А Валька готовился в летчики и сам укреплялся гимнастикой и висел на ветке, зацепившись ногами, вниз головой… Все обитатели двора относились к нему с особым почтением — он ходил в школу, значит, стал взрослым и занимался делом, которое им вовсе недоступно — учился писать. Одна Варвара ничуть не изменилась. Она, конечно, очень скучала без Вальки. Однажды ей так захотелось с ним поговорить, что она прилетела на подоконник окна в классе в середине урока и громко сказала ему: «Порррра прррррогуляться». Все засмеялись, и учительница велела прогнать ворону. Конечно, они ничего не поняли кроме «карр, карррр». Валька промолчал, но когда шел домой, и Варвара скакала по тропинке чуть впереди, все же предложил ей: «Знаешь, ты не прилетай, когда урок. Мне надо учиться! Мы лучше с тобой после уроков гулять будем». Варвара была недовольна и оставшуюся часть дороги раздраженно повторяла: «Урррроков! Уррррррроков». Однажды утром Валька обнаружил, что двор белый. Но первый снег быстро стаял. Потом дунул листобой, деревья застучали голыми стылыми ветками. Небо вовсе не меняло цвета — все серое да серое — в нем не то что облачка, даже голубенького глазка не отыщешь. А через две недели, когда шли уроки, повалил густой белый снег. Он выровнял все вокруг, спрятал тропинки, и когда Валька возвращался домой, перед ним расстилалась огромная белая тетрадь, в которой еще никто не написал ни одной строчки. Тогда он на самом взгорке поля вытоптал четыре таких дорогих буквы, и на снегу появилось «БЯШ». И снова утром этого слова уже не было. Валька оглядел поле вокруг — белое белое без единого следа без единой запятой…

Но как-то они вернулись домой на машине. Он не написал «Бяш», не позвал его, и на следующее утро Валька обнаружил на снегу все вчерашние следы. Тогда он снова огромными буквами написал «Б Я Ш». и стал с нетерпением ждать утра — букв не было… «Значит, он прилетал». — Шептал растроганно Валька. Варвара уверенно подтвердила: «Он всегда приходит, когда ты ему пишешь. Ему же сверху видно». Валька начал писать каждый день. И даже старожилы говорили, что давно такой снежной, доброй зимы не было, что это к урожаю…

Валька никому не стал рассказывать, почему так много нападало снега в эту зиму. «К урожаю, значит, хорошо, — рассуждал он. — Тогда поле спасли — а кто поверил? Ну, и не надо!.. Поле то спасли!.. Просто они не знают Бяшу! Какой он замечательный… Вот Гав, Пиня, Матильда — ну, все наши, его знают — они верят, а другие не знают и не верят. Как будто, если бы Иван не поверил Щуке, ведра бы сами пошли… они бы и не пошли!.. А он поверил Щуке, и они пошли!.».

Валька стал такими огромными буквами выписывать любимое имя, что в одну сторону получалось сто шагов, потом обратно — сто… он шел, не вытаскивая из сугроба валенок, протягивая за собой глубокий след, и думал, что когда придет лето, наверняка у Бяши тоже будут каникулы. Сейчас он очень занят — с Дедом Морозом не пошутишь. Вот будут каникулы, и они опять полетят вместе куда-нибудь. Ну, ненадолго, чтобы к вечеру вернуться и не волновать маму. Он остановился передохнуть и стал глядеть вокруг — на лес, на речку, которую можно угадать под снегом только потому, что есть мост, на этот легкий мост, на широченное поле, на свой домик вдалеке и елку в мохнатой папахе рядом с ним. «Карррасиво! Карррасиво». — с высоты сказала Варвара и села на снег рядом с Валькой — ведь друг всегда знает, о чем его друг думает.