Дорогие братья и сестры! Вот прошли сорок дней Великого поста, закончился тот период года, который называется Великой четыредесятницей. Собственно пост позади, впереди осталась Страстная седмица и завтрашний день, когда совпадает Благовещение Пресвятой Богородицы с Лазаревой субботой. И сейчас, наверное, можно подвести итоги тому, чтó сделано нами, чтó произошло за эти сорок дней.
Очень важно понять, что Великий пост – это всегда время учения, время преодоления наших слабостей. А преодолевать наши слабости, вырастать из наших пороков и грехов можно, конечно, не только путем учения, а вот именно трудом. Хотя, я думаю, что в Великом посту соединились две таких разных, и в чем-то даже взаимоисключающих, традиции.
В христианстве всегда так: взаимоисключающие вещи соединяются, как соединяется в нашей вере крайний, предельный индивидуализм личной молитвы и личных отношений с Богом, отношений, в которых никто вообще, кроме человека и Бога, не участвует, – с предельной соборностью Церкви, в которой все собираются не только вместе, но в одно тело, как говорит и апостол Павел, и в целом – Священное Писание. Ведь это парадоксально, как, с одной стороны, есть взаимоотношения между Богом и Его народом, становящимся одним телом, – это больше, чем коллективизм, никакой коллективизм с этим даже сравнивать нельзя, – а с другой стороны, этот предельный индивидуализм молитвы и наших личных взаимоотношений с Богом, нашей личной встречи с Ним. Каким-то парадоксальным, абсолютно нелогичным образом это соединяется в единое целое.
И вот в Великом посту абсолютно парадоксально соединяются две традиции. Одна – монашеская традиция пустынников, которые прощались друг с другом и уходили на это время в пустыню и молились там в полном одиночестве, ничего почти не ели и не пили, ни с кем не разговаривали и только читали Священное Писание и молились. Эта традиция сохранилась в призыве к покаянию, в том, какое место занимает в Великом посту подвиг Марии Египетской. Эта традиция, которая выражается в чине прощения накануне поста, когда мы просим друг у друга прощения, когда мы расходимся на весь пост в пустыню. Эта традиция выражается в песнопениях Великого канона Андрея Критского, который, вообще-то, надо читать, не собираясь вместе, а каждому, запираясь у себя и ни с кем не разговаривая, ни с кем не общаясь, ни на кого не глядя. Это как раз пустынническая линия.
А другая линия Великого поста – это школа, когда епископы или пресвитеры в таких городах, как Александрия или Антиохия, собирали вокруг себя общину и именно в эти великопостные дни устраивали занятия для тех, кто готовился к крещению, для тех, кто хотел обновить данные при крещении обеты, для тех, кто хотел серьезнее разобраться в смысле веры. И вот эта чисто церковная традиция составила наши богослужения, которые, прежде всего, наполнены чтением Священного Писания, чтением Ветхого Завета и, естественно, размышлениями над этим чтением.
Вот и ныне в Великом посту есть эти две составляющих – пустыня и школа, пустыня и вырастание из своих слабостей в школе, а в пустыне – вырастание из своих слабостей через покаяние и аскетический подвиг. Наверное, если мы будем помнить, что пост – это всё-таки пустыня, мы поймем тогда, что лидирует в этом уходе в пустыню не что-то чисто пищевое, потому что в сегодняшних условиях далеко не все, по разным причинам, могут поститься так, как постились в первые века пустынники. И это уж никоим образом не относится к детям, школьникам, студентам, молодым мамам или к будущим мамам.
Но об этом почему-то забывают совершенно. И молодые женщины, нося детей, постятся, и им никто не скажет, что этого ни в коем случае делать нельзя. Или составляется какое-то постное меню для школ. Даже в семинариях в былые времена, в XVIII и XIX веках давали рыбу и молочную пищу семинаристам, будущим священникам. Потому что духовенство, ректор, епископ прекрасно понимали, что юношей надо кормить для того, чтобы они не были слабыми, бессильными, больными, – у них растущий организм. А мы считаем, что если мы съедим что-то молочное, то всё рухнет.