Библейские чтения: Апостол

Матфей 23: 37; Лука 13: 34: «Иерусалим, Иерусалим, избивающий пророков и камнями побивающий посланных к тебе». «Сколько раз хотел Я собрать детей твоих, – говорит Иисус, – как птица собирает птенцов своих под крылья». Ὄρνις – очень редкое для Нового Завета слово, обычно птица – это στρουθός или πετεινός – маленькие птички, то, что в Вульгате обозначается словом passeres. Здесь ὄρνις, может быть, один раз употребляется. Славянский текст дает «ко-кош» – от звукоподражательного «ко-ко-ко», т. е. курица. Как NIV, так и «Good News Bible» – совершенно одинаково пишут: «just as a hen gathers her chicks under her wings», a «Bible de Jerusalem»: «A la manière dont une poule rassemble ses poussins sous ses ailes». «Une poule» – практически во всех французских переводах, и «а hen» – в английских. Но у Кассиана – «птица» всё-таки, и у о. Леонида Лутковского – тоже «птица». Поразительно, но ни один из последующих русских переводчиков не заметил того, что заметили славянские первоучители. Правда, есть один русский перевод, заслуживающий очень жесткой критики, – «Благая Весть от Бога», – там, в силу зависимости от английского текста, дано «курица». Вероятно, наше благочестие смущало это сравнение с курицей, но всё-таки это не мы сравниваем, а Господь, тут ничего не поделаешь. Меня порадовало, что в иллюстрированном варианте «New Revised Standard Version» рядом с этим стихом изображена именно курица.

Отсюда ясно, что славянский текст имеет значение не только историческое, историко-лингвистическое, историко-культурное, литургическое – нет, он до сих пор весьма полезен и нужен для интерпретатора, он просто необходим для современного переводчика.

Хочу привести еще один пример. Слово συναγωγή первоучители переводят как «сонмище», а не как «синагога». Это, без сомнения, – находка. «Сонмище» от «сонм», т. е. этимологически – «с ними». «Good News Bible»: «house of worship», а простой французский перевод Пьера де Бомон: «maison de la prière». Мы не можем использовать сегодня это славянское слово – «сонмище», которое потеряло смысл в XX веке, но мы должны искать нечто подобное в современном русском языке и, наверное, не пользоваться словом «синагога», потому что последнее всё-таки провоцирует вульгарно-антисемитское понимание евангельского текста. Глава 23 Евангелия от Матфея, обращенная непосредственно к нам, – не к кому-то вообще, а ко мне, к любому из нас – Слово Божье, звучащее сегодня, оно острее меча обоюдоострого, а мы думаем: вон какие они были плохие, а мы – какие хорошие. Эта очень резкая критика в наш адрес сегодня «с жестокой радостью» воспринимается нами. Когда мы уходим от перевода συναγωγή как «синагога» (тем более что в русском языке это ассоциируется исключительно с иудейскими синагогами), а ищем новое слово, – это дает возможность читать Священное Писание более правильно, более разумно, более духовно. Это проблема идеологическая, конечно; но порой сталкиваешься с молодыми людьми из правых националистических организаций и, выразив неприятие их дикого антисемитизма, слышишь: «Мы ненавидим евреев, их есть за что ненавидеть, – они распяли, они убили нашего Господа». Таким людям нельзя не напомнить двух песнопений Страстной пятницы (я приведу их не по-славянски, а по-русски для простоты восприятия): «Я знаю, кто виновен в Твоей Страсти на Голгофе. Это я, Господи. Я невоздержанием распял Тебя. Но не постави мне, кающемуся, этого греха». И в другом месте: «Если и всегда распинаю Тебя грехами моими, то Ты, умирая, не отвращаешься от меня, но, склонив главу (прямая аллюзия на Евангелие от Иоанна), прощаешь меня, к Себе призывая». И, тем не менее, «синагога» воспринимается как пьератив, поэтому мы должны быть в этом случае очень осторожны.

В заключение хочу вспомнить слова неоцененного до сих пор нашего палеографа и историка Капитона Ивановича Невоструева, который, говоря о Кирилле и Мефодии, постоянно подчеркивал, что они не боялись нового, они не боялись браться за дело абсолютно неизведанное. Наша зависимость от них должна заключаться не в механическом сохранении их текста, а в верности их заветам напряженной работы над греческим оригиналом, в стремлении приблизить к греческому оригиналу наши переводы, сделанные на современный, пусть очень несовершенный, пусть искалеченный нашим материализмом и нашим безбожием русский язык, потому что не побоялись же Кирилл и Мефодий перевести Священное Писание на язык дикарей и язычников. Это потрясающий подвиг Кирилла и Мефодия.