Если и существует проблема в прочтении Ветхого Завета на предмет поиска стратегического содержания, оно менее скрытое, чем когда вообще ничего не говорится. В этом случае, мне кажется, следует прибегнуть к альтернативным интерпретациям и оценить их последствия, что я и делал в нескольких примерах. Это кажется мне лучшим положением, чем настаивать на
Сила теории игр при анализе Библии кроется не только в ее способности предложить точку зрения и собрать вокруг нее информацию, но также в силе отличать лучшие и худшие интерпретации мотивов персонажей. Как я показывал на примере некоторых неоднозначных случаев, не все мотивационные предположения согласуются с тем, что сообщает Библия. Когда это так, теория дает возможность считать несостоятельными объяснения, основанные на этих предположениях.
То, что составляет «объяснение», не может быть оторвано от фундаментальных постулатов теории. Так, объяснения, которые я отверг, или интерпретации, которые я не рассматривал, могут быть приняты аналитиком, который думает, что библейские персонажи не играют в игры, не рациональны и так далее. Но, как я уже аргументировал в пункте (1), перевес доказательств, как я понимаю их, говорит о том, что библейские персонажи — игроки и действуют рационально, так что, я думаю, при отрицании этого тезиса придется считаться с приведенными мною доказательствами, а не просто рассматривать концепцию «библейских игр» как абсурдную. Другими словами, объяснительная сила теоретико-игровой интерпретации Ветхого Завета может и должна отрицаться на основании доказательств — при анализе истории за историей, демонстрирующем, чего не делают библейские персонажи, или не могли сделать, при изучении рациональных выборов в играх.
Можно поспорить, что требовать этого слишком много — теория может сработать в одних историях, но не сработать в других. Конечно, при таком подходе, так как я отбирал для анализа только те истории, к которым применима теория, мои примеры не представительны. Адекватная проверка тезиса, что теоретико-игровая рациональность работает в Ветхом Завете, требует непредвзятых примеров.
Я с готовностью признаю избирательность в выборе истории, но вопрос предвзятости это другое дело. Я искал истории, подлежащие стратегическому анализу; я нашел, что многие не подлежат, и не утверждаю, что в них есть рациональность индивидуальных выборов. С другой стороны, есть истории, в которых стратегические размышления занимают много места, но я не анализировал их в предыдущих главах. Однако, мне кажется, что большинство тем в них повторяется и не привносят новых взглядов, и еще меньше опровергают тезис этой работы. Так что, пока я не могу доказать непредвзятость моего выбора, я полагаю, что того сорта теоретико-игровой рациональности, которой изобилуют проанализированные здесь истории, не будет недоставать в других библейских историях с выдающимися размышлениями.
Если размах и организующая сила теории игр широка, и ее применение к историям Ветхого Завета естественно, остается вопрос, открывает ли она перспективы, не воспринимаемые без интеллектуального объяснения теории. Я готов поспорить, что это так, делая различия между мотивационными предположениями, которые работают или не работают — как я показал в пункте (6), синтетически обеспечивая словарь и исчисление, которые освещают общие темы в различных историях. Эта аналитико-синтетическая способность теории и есть мера ее прочности и плодотворности (или эвритической ценности), хотя я готов признать, что теория это хранилище всей глубины и тонкости, которую может дать анализ. Теория также нуждается в том, чтобы быть дополненной пониманием того, когда ее бездумное применение бессмысленно. Я не уверен, что в предыдущих главах я избежал бессмысленности, но я надеюсь, что тот, кто ее обнаружит, исправит ее с более глубоким и утонченным пониманием библейских источников, чем у меня. Библия это не хрупкий или стерильный документ, и, следовательно, таким не должен быть ее анализ.