Библейские истории

Плетутся грязною и грозною толпою

Твои убийцы – лишь ослабни ты.

Глаза сверкают, дыры в рваном платье,

Там – золотой телец, там – нож блеснет…

О, богоизбранный народ, какое счастье,

Что ни один из вас пустыню не пройдет!..

А Моисей бредет, не поднимая веки.

Зачем глаза ему, когда прозрел давно:

Так в океан текут, сливаясь шумно, реки,

Им жертвовать собой с рожденья суждено.

Но океан велик, и жертвы все забыты;

Так и народ твой будет, Моисей -

Великой цели ради все убиты…

Грех замолить не хватит жизни всей.

Так Моисей, ведя с собой беседы,

Безумным видом всем внушая страх

И божьим промыслом оправдывая беды,

Всех пережил и схоронил их прах.

И лишь тогда он обратился к Богу.

Сумев свое усердье доказать,

Вслух заклинал он утолить тревогу –

Конец пути из плена указать.

Ведь не напрасно жил он, орошая

Молитвой небо, а пески слезами,

Душой томясь и робко вопрошая,

Доколь ему идти за миражами…

Услышал Бог, ему виденье было:

Земля обетованная в цвету…

И все, что в прошлом умерло, ожило.

И умер Моисей… В раю ль? В аду?

Иудифь

Вдовства одежды красят лишь старух.

Манассия, ты умер слишком рано!

Но Иудифь не осквернит свой дух

И плоть смирит постом, молитвой рьяной.

Лишь раз один позволь обет нарушить.

Манассия, народу смерть грозит!

Ведь Олоферн пришел твой дом разрушить.

Никто его в бою не победит.

О, Иудифь, твой замысел коварен!

Прекрасна ты, и Олоферн падет.

Себя забыв и все, чем был он славен,

К груди твоей со стоном припадет.

И в этот миг он слаб, а ты всесильна.

У ног твоих лежит; вот меч его.

Удар один – и хлынет кровь обильно,

Спасая жизнь народа твоего…

Случилось все, задумано как было.

Был Олоферн Юдифью поражен.

Но ложе разделить не враг постылый

Ей предложил, а тот, кто был влюблен.

Помедли, Иудифь, ведь ночь длинна.

Манассия, о, так давно ты умер!…

Как сладострастно шепчет сатана,

Что Олоферн прекрасен и разумен.

Пусть он умрет, но насладись сперва.

Наложница – на ночь, вдова – навеки.

И коли суждено, падет с плеч голова,

Но утоми ты негой прежде веки…

Прочь, наважденье! Олоферн, умри!

А вместе с ним погибни сожаленье.

Дух крепче плоти… Но скорей сотри

С лица слезу недавнего сомненья…

Был Олоферн по смерти так же страшен,

Как и при жизни – только не врагам.

Войска его бежали. День был ясен,

Проклятья возносились к небесам…

Манассию любил, как видно, Бог.

Его вдова вдовы честь сохранила.

И много лет жила, перемежая вздох

Молитвой благодарной и унылой.

Иов

Любил Иова Бог. Иов был непорочен,

И, Бога возлюбив, богат и знаменит.

Но доказать ему, что божий мир непрочен

Задумал сатана; он был в тот день сердит.

Как сатана прокрался в сердце Бога

И, ревностью дыша, сумел его озлить,

И почему вдруг Бог без всякого залога

Доверил сатане неправый суд вершить,

Не ведает никто; и меньше всех Иов.

Он, праведный, помыслить бы не мог,

Что в споре с сатаной, без лишних слов,

Его судьбу на кон поставил Бог…

Пожар, воры – Иов всего лишился.

Однако всех детей, дома и скот теряя,

Он на коленях день и ночь молился,

Бог дал – Бог взял, упрямо повторяя.

Бог ликовал, а сатана взъярился:

Ведь даже Ева пала, было дело…

Закат как будто кровью обагрился.

Душа крепка, Иов? Ответит тело.

Иов в проказе заживо сгнивает,

А поодаль сидят его друзья:

– Пойми, Иов, такого не бывает,

Чтоб Бог карал людей невинных зря.

Но разве есть невинный между нами?

Все виноваты перед ним всегда…

Ведь даже между божьими сынами

Есть падший ангел. Что же ты тогда?

Смирись, Иов, главу осыпав прахом,

Или умри, коль жить невмоготу…

И лишь тогда, устав жить божьим страхом,

Свою ужасную не пряча наготу,

Иов восстал; он прошептал устало:

– За что караешь, невиновен я!

И сатана скривился – бунта мало,

А Бог узрел, что дальше ждать нельзя.

К Иову Бог сошел; смущение под гневом,

Надежно спрятав, он раба сразил

Своим величием; то плевым было делом.

Иов раскаялся, и Бог его простил…

Преклонных лет достиг Иов, беды не зная.

Бог расстарался, все вернул стократ,

Но с сатаной зарекся спорить, признавая,

Что был не зря тот отлучен от райских врат.

Экклезиаст

– Все суета сует, все прах и тлен,

Никто, ничто не стоит сожаленья…

Стада, рабы и жены взяли в плен…

Кто юн, тому лишь взмах ресниц до тленья…

Брюзжит старик, его душа в тревоге:

Ведь каждый день – как будто Судный день.

И смерть с утра стоит уж на пороге,

На жизнь всегда отбрасывая тень.

Не обольстить ее, не откупиться,

Ей все равно, кто ты – мудрец, богач.

Что остается? Истово молиться,

Как прежде злато, множа тихий плач.

Всем ненавистен немощный старик,

Его гниющей плоти запах мерзкий.

И даже небу жалостливый крик

Терзает уши, словно окрик дерзкий.

Всем умирать свой час. Всему предел

Положен Богом. Пожил – и довольно!

Все видел, все познал и все успел…

Чего ж тебе еще, старик безвольный?

Ведь не увидишь впредь ты ничего,

Что пролилось дождем бы над пустыней.

И как ни жди, не встретишь никого

Из тех, кого любил… Смирись отныне!

Из всех богатств, что в мире ты скопил,

Один лишь пес, что вечно рядом был,

Тебя не пережив, умрет, как прежде жил –

Счастливый тем, что он тебя любил.

Хозяин – бог его, и с ним он смерти рад.

А в сердце страх живет лишь оттого,

Что в жизни той, цветет где райский сад,

Он вдруг не встретит бога своего.

Иона