Библейские мотивы: Сюжеты Писания в классической музыке

Действительно, театральный потенциал этой работы велик. Впечатляющие сольные арии, блестящие, сложные ансамбли, финалы актов с их жгучим напряжением, которое возрастает неостановимо, будто взлетающий самолёт, до самого начала аплодисментов, — словом, всё, чего ищут в музыке Доницетти любители романтической оперы, присутствует тут в изобилии. Самый интересный персонаж «Потопа», конечно, Села. Яркая, противоречивая героиня, она зажата между двумя противоборствующими мирами: мы ощущаем это уже с первой её сцены с Ноем, когда Села в слезах рассказывает, как Кадм застал её молящейся Богу и с проклятиями вырвал из её рук ребёнка, а затем с изумлением отмечает покой, наполняющий её душу вблизи пророка и его благочестивой семьи.

Есть в опере и милые условности — дань уважения конвенции: когда на сцене появляются приспешники Кадма, намеревающиеся сжечь ковчег, Ной вскрикивает «Нет!» и с гневом призывает их к уважению и страху. Его слова предварены четырьмя отрывистыми оркестровыми репликами. В виде клише, риторической виньетки, которая отчёркивает и готовит нечто значительное, эти реплики кочевали из одной итальянской партитуры в другую. Возможно, они вам знакомы: эти фразы в точности процитированы Верди в его ранней сенсационно успешной опере — «Набукко», которая будет написана через 11 лет после «Потопа». Там они звучат прямо перед главным хоровым шлягером в истории итальянской оперы — хором пленных евреев «Va, pensiero». Стретта162, следующая после этих слов Ноя, — ещё один пример условности, которая может показаться начинающему слушателю итальянской оперы слегка абсурдной: Ной обрушивает на грешников пламенную речь, грозя им вечными мучениями и пророча катаклизм, который оставит в живых лишь праведных. Всё это звучит как приподнятый и ритмичный мажорный марш, по характеру абсолютно не связанный с апокалипсическими словами. Более того — он так похож на знаменитую задорную песенку «Знают везде, знают наш полк» из «Дочери полка», комического шедевра Доницетти, который увидит свет рампы десять лет спустя, что некоторые исследователи считают её чуть ли не автоцитатой[67].

Стретта «Si. Quell'arca nell'ira de' venti»

«Chacun le sait, chacun le dit» из оперы «Дочь полка»

В этой кажущейся нелепице — одно из главных и непреложных правил итальянской оперы: слушательское (да и исполнительское) удовольствие превыше любых стремлений к психологической достоверности. Истина эта совсем не так поверхностна, как кажется на первый взгляд. Досадовать на некоторую ходульность опер бельканто и иронизировать над ними — позиция очевидная и не требующая усилий. В то же время высочайшая доля мнимости в этих партитурах отвечает самой сути театрального искусства, всегда построенного на иллюзии. Сознательное решение принять эту иллюзорность, которое часто даётся современному слушателю с трудом, тут же оказывается вознаграждено. Призом служит хотя бы сказочной красоты пятиголосный ансамбль прямо перед финалом первого действия, где Ной сулит человечеству конец, ему вторит его сын Яфет, взбешённый Кадм обещает «тысячу смертей» ненавистному семейству, Ада исходит коварством, а Села соловьём оплакивает свою участь. Кульминационный миг, когда голоса зависают на неустойчивом, широко растянутом, парящем без опоры аккорде, — один из многочисленных в белькантной литературе моментов истины: триумф искусства «прекрасного пения» над драматургической механикой спектакля.

Молитва Ноя «Dio tremendo, onnipossente»

Ещё один такой (и самый прославленный в опере) эпизод — завершение второго действия; сцена молитвы Ноя, которую ждут зрители с самого начала. В истории музыки это воззвание — «Dio tremendo, onnipossente» (ит. «Боже великий и всемогущий») — имеет прямую параллель: это сцена молитвы Моисея из упомянутой уже оперы Россини163, похожая по ощущению экстатического транса, неспешному песенному характеру и даже величественно восходящему строению мелодии. Эта молитва, звучащая как эсхатологическая колыбельная человечеству, поётся в присутствии хора, который в неаполитанской — более ораториальной — версии должен был представлять собой «сатрапов», «европейских первосвященников», «африканских коптов», «брахманов Атлантиды» и «людей Сеннара»: словно весь пёстрый, причудливо разношёрстный, но одинаково заблудший род людской собрался, чтобы увидеть откровение пророка. Как требовал обычай, действие завершается стремительным разделом в приподнятом характере, где переговариваются ошарашенный Кадм и его приспешники, а Ной продолжает описывать одно жуткое видение за другим. Бушуют стихии, смешиваются океаны, напрасно взывают к сыновьям матери, тщетно ищут отцы своих дочерей, — лишь мёртвые могут им ответить; всё это в бешено пульсирующем, почти пританцовывающем движении.