Библия бедных

Настоящий Китай

Пролог

В час ночи встало солнце.

Пустая планета вспенилась розовым киселем.

Боинг тряхнуло. Триста китайцев заголосили, глядя на пески Гоби в рассветной дымке.

От Москвы до Гуанчжоу девять часов, от Гуанчжоу до Чанша еще полтора, а от Чанша недалеко и до настоящего Китая. Там туалет – дыра в полу, там Кэмерон снимал Пандору, там едят жареные свиные члены и закусывают водку лотосом

Каблуки и Корчагин

– What a country! What a country!

Это не крик восхищения, а вопрос: ты откуда, небритый белый великан?

Спрашивали в аэропорту. Дальше – ни слова по-английски.

Говорят про загадочное: китайская грамота. Говорят про неправильное: делать по-китайски. В Китае тебя не поймут и сами уйдут непонятые. Настоящий Китай – это катастрофа коммуникации. С вывесок издевается бессмысленная латиница: hong jang quin ming.

В небоскребе с подозрительной надписью hottal я жестами выпрашиваю нож. Консьерж приносит авторучку. Я разрезаю спелый манго дебетовой картой Сбербанка. Все равно тут никто не знает, что это такое.

Мой гид носит алое вечернее платье с погонами. Так она и поднимается на гору Верблюд – платье, каблуки, семь километров сквозь туман. Она, о чудо, знает русский и обожает телефильм «Как закалялась сталь», особенно слова Павла Корчагина:

– Жизнь одна, и прожить ее надо так, чтобы не болеть, стать хорошим чиновником и служить народу.

Да, думаю. Трудности перевода.

Мой милый Мао

В Китае есть островная провинция Хайнань, лесная провинция Хэннань и горная провинция Хунань с населением в 70 миллионов человек. В Хунани родился Мао. Гигантская его голова стоит в центре столичного города Чанша, на Мандариновом острове. Все с Мао фотографируются. Он как статуя Свободы.

Мао – в каждой машине. Китайские водители ставят латунную фигурку Мао там, где у наших грустит икона или кивает головой собака.

Мао – на каждой банкноте, кроме цзяо, копеек: там рабочие и колхозники.

Я плачу за портрет Мао 30 юаней, а одноглазый старьевщик хочет 50. В Китае принято торговаться. Даже за Мао.

Деревенскому мегаполису, где Мао пошел в педвуз, нечем похвастаться, кроме его головы. Чанша похож на колонию съедобных грибов или карстовую пещеру. Сталагмиты небоскребов тычутся в туман. Бирюлево, Купчино, Бутово. Только здания в три раза выше.

Здания и звуки

4 – цифра смерти. В отеле нет 4-го и 14-го этажей. На ковровой дорожке забыт перфоратор. В пустых коридорах носятся летучие мыши, пугают горничных. Отель сдавали к дате. Спешили.

Быстро строится Китай. Кругом новье. В городах – одинаковые небоскребы, в деревнях – одинаковые двухэтажные домики: облицовка с фасадов, голая штукатурка по бокам.

Звуки Китая: рев стройки. И еще жужжание полночных мотороллеров.

Они тут у каждого. С фургоном. С зонтиком. С прицепом. Полицейские ездят вдвоем. Крестьяне, как с гравюры, в соломенных шляпах и беззубые, – впятером.

Трещит Китай.

Голосят зеленщики. Лавочник выставил магнитофон, и вся улица танцует: вечерняя гимнастика. Рядом у открытого гроба поют веселые песни. Эхо гуляет по одинаковым дворам.

Блочные семиэтажки, на окнах решетки в мелкую сетку. На первом этаже – лавки. Аптека с толчеными рогами и корешками, водочный бутик, зубоврачебный кабинет под открытым небом, вонючая закусочная, где сидят тихие мужчины в майках, задранных до сосков. Дурная бесконечность кварталов. Дом в ширину, пять в длину.

Новый квартал – те же лавки в другой последовательности. Дом в ширину, пять в длину. Бутик, аптека, водка, зеленщик, крохотная целомудренная массажистка (выразительный хлопок по паху и твердый возглас, похожий на «нет»), зубной врач, магнитофон, похороны. Старичье играет в карты. На перекрестке затор, двадцать мотороллеров терпеливо ждут: сел на зебру и какает мальчик.

Звери и запахи

Китай пахнет жареными свиными членами.

Я их сначала принял за хвосты, но бродячий торговец закусками показал на себе, откуда растет эта штука.

Говорят: что угодно может стать еврею фамилией, а китайцу едой. Это не шутки. Главный отдел в магазине – закусочный. На прилавке маринованные и засахаренные части животных. Яркий пакетик с чьей-то нижней челюстью. Фасолевое мороженое. Острый горох. Сладкая репа. 60-градусная водка, пахнущая ацетоном.

В разделе национальных сладостей – брикеты с изображением киви, но со вкусом сырого подвала. Съел и не знаешь: проснешься завтра, не проснешься? Еда непонятней языка. Тут, перепутав сладкое с острым, вдруг понимаешь: даже Европа не центр мира, а уж Россия – точно мировые задворки.

А на задворках Китая пасутся куры. Уток носят в плетеных корзинках. В клетке сидит капибара. Дай ей Бог здоровья. Все, что сегодня чирикает, завтра съедят.

Я видел единственного котенка. Страшно подумать, что стало с другими.

Города и горы