Библия бедных

А народ развлекается как может. И нижегородские священники пишут патриарху Иосифу Второму челобитную. Дескать, прямо у стен Троице-Сергиевой лавры творятся непотребства: «Скомороси и игрецы с личинами и с позорными блудными орудии, з бубнами и с сурнами и со всякими сатанинскими блудными прелесми, и злыя государь прелести бесовския деюще, пьянствующе, пляшуще и в бубны бьюще и в сурны ревуще и в личинах хадяще, и срамныя в руках носяще, и ина неподобная деюще».

Патриарх – фигура важная, но не настолько, чтоб казнить и миловать самовольно, поэтому и сам жалуется царю: «Бога ради, государь, вели их извести, кое бы их не было в твоем царстве, се тебе государю в великое спасение…»

И царь Алексей Михайлович издает в 1648-м указ, который хочется цитировать целыми кусками. Бумага эта запрещает одновременно шахматы и бокс, танцы и мат, детские площадки и массовые митинги – и все это красивым языком, как в былине. Поучиться бы нашей Госдуме.

Царь приказал, чтобы «зернью, и карты, и шахмоты, и лодыгами не играли, и медведей и с сучками неплясали, и никаких бесовских див не творили, и на браках песней бесовских не пели, и никаких срамных слов не говорили, и по ночам на улицах и на полях богомерских и скверных песней не пели, и сами не плясали, и в ладоши не били, и всяких бесовских игр не слушали, и кулашных боев меж себя не делали, и на качелях ни на каких не качались, и на досках мужесково и женсково полу не скакали, и личин на себя не накладывали, и кобылок бесовских и на свадьбах безчинства и сквернословия не делали».

С теми же, кто не оставит ни шахмат, ни музыки, следует поступить так: сурны, гудки, гусли и маски сломать и сжечь. «А которые люди от того ото всего богомерскаго дела не отстанут и учнут впредь такова богомерскаго дела держатся, и по нашему указу тем людем ведено делать наказанье: где такое безчиние объявится, или кто на кого такое безчикие скажут, и выб тех велели бить батоги…»

Батог – это палка толщиной в палец. Скажете – зверство, а на самом деле Алексей Михайлович гуманно поступил: наказание кнутом гораздо хуже.

Хари изломать

«Женщины среднего роста, в общем красиво сложены, нежны лицом и телом, но в городах они все румянятся, и белятся, притом так грубо и заметно, что кажется, будто кто-нибудь пригоршнею муки провел по лицу их и кистью выкрасил щеки в красную краску. Они чернят также, а иногда окрашивают в коричневый цвет брови и ресницы…» Читать голштинского посла Адама Олеария – одно удовольствие. И он, и бесчисленные англичане, посетившие Московию в XVII веке, упоминают и шутов, и музыкантов. На боярских и дворянских пирах играли гусельники, сурначеи, органники, трубники, лирники, а также мастера по игре на редком новомодном инструменте: балалайке. Развлекаться нельзя было только простому народу. Это к нему относились царские указы.

Впрочем, их не очень-то соблюдали. Скорее даже наоборот: времена наставали цивилизованные, и за насилие над артистами эстрады можно было и самому отхватить, особенно если ты старовер или другое какое меньшинство. «Пришли в село мое плясовые медведи с бубнами и с домрами, и я, грешник, по Христе ревнуя, изгнал их, и хари и бубны изломал на поле один у многих, и медведей двух огромных отнял – одного зашиб, и он снова ожил, а другого отпустил в поле. И за сие меня боярин Василий Петрович Шереметев, едучи в Казань на воеводство в судне, бранил много…»

Так за свое благочестие пострадал протопоп Аввакум. Тем временем скоморошество сходило на нет. Часть профессиональных дураков осела на ярмарках – водила медведей и разыгрывала сценку «Как холопы из господ жир вытряхивают». Кто-то переквалифицировался в тамаду: работал на свадьбах дружками и заводницами.

А после Петра по России распространились уже чисто западные развлечения: из Италии и Германии пришел театр, из Польши вертеп, чехи выдумали гармонь, а голландцы научили русских праздновать День дурака.

Так исчезли русские скоморохи.

Считается, что зрелища их и игрища были русским аналогом карнавала, где – как писал Бахтин – все были равными.

«Здесь человек как бы перерождался для новых, чисто человеческих отношений… Возвращался к самому себе и ощущал себя человеком среди людей».

Вот бы это ощутить наконец.

Больше не обезьяны

Фальшивые казаки и Новая Москва

Бывший погонщик верблюдов Николай Ашинов первый понял, что притворяться казаком и любить Россию напоказ – выгодно. Многие мечтали вымыть сапоги в Индийском океане, а он – смог.

Он не кончал гимназий, зато умел производить впечатление. На людей с деньгами – хорошее, на людей с мозгами – исключительно плохое. «Светлая борода его, – вспоминает финансист Де Константен, – соединяясь с волосами того же цвета, делала нимб у его лица. Его руки были деликатными и женственными». Лесков, наоборот, вспоминает «ужасные бородавчатые руки, покрытые какою-то рыжею порослью».